Рисую. Просто беру бумагу и рисую. Не получилось, скомкал лист, выбросил. Благо, у меня этого добра много. Не жалко. Может, что-нибудь стоящее выйдет. Как говорится, если мучаться, что-нибудь получится.
Небрежно набрасываю штрихи на листе, контуры будущей фигуры обнаженной женщины. Ну вот, опять испортил. Ногу перекосило. В мусорник. Следующий лист
А помнится, когда-то бумага была на вес золота. И вот такое халатное отношение к столь ценному материалу мне бы не сошло с рук.
Чайка парит над морем. Рисую корабль.
Да что там, бумага. И есть было практически нечего. Но выжили. Прошли и через это. И сейчас кажется, что все было страшно, но не настолько. И это прошло
Маяк, света нет. Якобы днем корабль у меня плавает на воде.
А голодные годы я запомнил. Бомбежки, убитые собратья. Война страшна и со слов очевидцев.
Вторая чайка летает возле самого маяка. Они кричат, чайки всегда кричат. И мои две, ничем не отличаются ото всех.
Крики, крики боли, отчаяния. Над телами убитых. Крики раненых. Горечь, жуткий осадок в душе.
Может, рыбку нарисовать, пусть скачет по волнам Нет, глупости. Рыбы, конечно, скачут, но не в моем случае. Не на моем рисунке.
Война закончилась. Закончилась? Для чего? Чтобы начаться опять? Кому-то удобно, чтобы люди умирали.
Это будет парусный фрегат.
За что воевали? За мир? А где он?
Вот волна бьет в борт.
Худой мир, как в поговорке. Тонкий, ненадежный. И лопается именно там, где тонко.
Нет, если я доведу эту линию до конца, то испорчу рисунок. Этот в мусорное ведро не пойдет. Жалко, потом дорисую.
Сейчас я стар. Но эти дни никогда не забудутся. Крик, ликование. Победа.
Рисую себя
Советские войска ворвались в Берлин.
Пожары, стрельба. Убийства. Без разбору, без разделения на старых, молодых, женщин. Не ты его, он тебя. Закон природы. Только в более сложной, изощренной форме.
Второй день.
Отдельные районы города все еще не захвачены. Но Берлин пал. У нас даже есть время отдохнуть.
Я сажусь прямо на землю. Автомат лежит рядом. Беру старую мятую газету с пожелтевшими краями, которую принес ветер.
Уголь, нужен уголь. Здесь его много. Кругом пожары.
И начинаю рисовать.
Солдаты. Пули. Рисую за летящими пулями шлейф. Валяется немецкий мотоцикл. Рядом шлем, рисую в шлеме дырку.
Я чувствую, что МЫ должны были победить. Страшная цена, страшная победа. И даже немецкие солдаты тут не причем. Фанатик. Нельзя таких пускать к власти. Его фанатизм распространился, как опасный вирус, заразив миллионы.
Советские солдаты бегут с автоматами наперевес. Полусгоревший дом.
Зачем? Зачем нам такая победа, когда в каждой семье теперь не досчитаются, сына, отца, брата.
Из окна свисает подстреленный снайпер. Передам в точности. Без прикрас.
Но будущим поколениям не грозит рабство. Может, за это стоило воевать? Нас будут помнить и уважать? И простят нам нашу жестокость во всеобщем безумстве
Советский танк на самом краю рисунка. Из-под угольных линий проглядывают надписи на немецком.
Посреди улицы воткнут советский флаг. Рисую его колышущимся на ветру
Этот рисунок до сих пор висит у меня на стене. Над рабочим столом. Прижатый стеклом в массивной деревянной раме, он провисит еще очень долго.
Я плакал. Я тогда плакал. Я мог себе это позволить. После стольких месяцев стресса и бессонницы. Многие плакали. От радости. От неверия, что все кончилось. Что больше не придется брать в руки оружие. Обнимать жену и детей, не надеясь их больше увидеть. Но, вслух говоря, что обязательно вернешься, и только с хорошими вестями.
26.03.2024 Русский Прут. Красную армию не остановил даже «майор Половодье»
Гитлеровские войска от русских прикрывали не только грязь и бездорожье, но и шесть (!) рек — Горный Тикеч, Южный Буг, Днестр, Реут, Прут, Сирет. В течение месяца эти реки были одна за другой форсированы частями 2-го Украинского фронта.