— Софьичька, дорогая, пригласите ко мне Ольгу из отдела отбора! — грузный, седой и лысеющий начальник промямлил в трубку телефона.
— Хорошо, Михаил Константинович, минутку!
Михаил Константинович расслабленно погрузился в кресло, и принялся усердно ждать Ольгу из отдела отбора. Перед ним, на столе, валялась целая кипа исписанных бумаг. Ещё большая кипа мерцала на четырёх мониторах. Даже на экране смартфона был открыт некий документ. Было видно, что Михаил Константинович напряжённо работал, а в данную минуту, по-видимому, выдохся.
Несколько минут он сидел неподвижно. Его рубашка вымокла насквозь, а на носу собрались крупные капли пота, притом в кабинете царила прохлада от работающего на пределах возможностей кондиционера. Михаил Константинович потел не от жары, а от глубокого умственного напряжения. Такая была у него нелепая особенность.
В дверь постучали.
— Войдите! — сиплым, но всё же властным голосом, приказал начальник.
— Профессор, добрый день! — в кабинет легко впорхнула стройная и высокая девушка, в деловом костюме и с деловой причёской.
— Олечка, проходите, присаживайтесь! — добродушно пригласил Михаил Константинович, и жестом указал на стул.
— Спасибо, профессор! А по какому поводу? — усаживаясь, тревожно спросила Олечка.
— Хочу узнать, как продвигается подбор кандидатов.
— Ох, профессор, это задача нелёгкая. Труднее всего, оказалось — определить контингент, который следует провести через процедуры…
— Оленька, дорогая, ближе к делу! Вы нашли кого-нибудь?
— Да, почти. Только этот человек совсем не космонавт.
— Что значит почти? И почему не космонавт?
— Почти, потому что этот человек не подходит по ряду требований. Он из экспериментальной группы. Отобрали по опросу в интернете.
— Боже мой, Олечка! Для такого серьёзного задания, и в интернете. Как вам такая идея вообще в голову пришла?
— Профессор, а что мне было делать? Мы две тысячи кандидатов из космического полка исследовали. Мы десять тысяч отличников лётных школ исследовали. Мы исследовали около пятидесяти тысяч офицеров разных структур и подразделений. Все как один — валятся на психо-лучах. Ни один дальше не прорвался. Да и до лучей единицы дошли.
— А этот, из интернета, прошёл?
— Прошёл, Михаил Константинович, и не он один. Почти вся группа из интернета прошла. А этот дальше всех забрался. Под действием алкоголя не сдался, под действием, простите, ЛСД, тоже не сдался. Не берут его галлюцинации, ну никак.
Профессор сложил руки на груди, и шумно выпустил струю воздуха.
— А он вообще адекватен? — почти шёпотом спросил Михаил Константинович, после недолгой паузы.
— Адекватен. В хорошей физической форме. С высшим образованием…
— Короче говоря, завидный жених, — с каким-то болезненным сарказмом оборвал профессор.
— Михаил Константинович, я же не настаиваю. Просто говорю, что нашла кандидата. И я догадывалась, что вас он не устроит, потому не спешила с рапортом, продолжала искать среди одобренных групп.
Профессор тяжело закрыл глаза, и отвернулся на крутящемся кресле в сторону.
— Время нас поджимает. Если не предоставим кандидата в течение месяца, нам закроют финансирование, а аппарат отправят на более перспективные исследования. На Марсе, говорят, какие-то катакомбы нашли.
— Может вам следует самому познакомиться с тем, кого я отобрала? Вдруг он вам понравится?
Профессор молча покивал, хотя по выражению лица было понятно — ему этого не хочется.
Ольга молча покинула кабинет начальника, и вернулась спустя четверть часа. Вернулась не одна. Вслед за ней в кабинет вошёл коренастый молодой человек, с коротко постриженными волосами, в спортивном костюме.
— Вот, профессор, — с деланной улыбкой рапортовала Ольга, — Познакомьтесь, Владимир, лучший наш кандидат.
Молодой человек испытующе посмотрел на профессора, и не произнёс ни звука. Профессор тоже помедлил. Неловкую паузу скрасила Ольга, выдвинув стул, и предложив молодому человеку присесть.
— Кхм… — профессор прочистил горло, — Меня зовут Михаил Константинович. Профессор полеоконтактактологии и директор этого департамента. Вам знакомо слово «полеоконтактактология»?
— Приятно познакомиться! — добродушно ответил молодой человек, и скромно улыбнулся, — До приезда в это замечательное учреждение, не было знакомо. А когда увидел табличку у входа, сразу полез в интернет. В общих чертах, вы ищете следы внеземных цивилизаций.
Профессор улыбнулся, и согласно кивнул.
— А вы верите в существование внеземных цивилизаций? — хитро прищурившись спросил профессор.
— Нет, совершенно.
— А допускаете вероятность.
— Абсолютно нет. Это всё — не больше чем бредни сторонников теории заговора.
— Очень хорошо! — довольно улыбнулся профессор, — Оленька, этот молодой человек мне начинает нравиться.
Ольга напряжённо посмотрела на профессора.
— Вы удивитесь, молодой человек, но я и сам не верю. Я очень много лет изучал различные работы, предметы культуры, сказания народов. Так много лет изучал, что добился профессорской степени. Но, по-настоящему, в это всё никогда не верил. А по истечению лет только убедился в своей правоте. Однако непознанные вещи есть, и их остается много. Одну из таких вещей мы обнаружили совсем недавно. Собственно, она то и появилась в поле нашего зрения недавно. Комета Морфей-11 — это вам о чём-нибудь говорит?
Молодой человек неопределённо пожал плечами.
— Ну, думаю, вам стоит услышать о ней из моих уст. В конце концов, на изучение этой глыбы льда я потратил полтора десятка лет.
… Комета «Морфей 11» вошла в пределы солнечной системы сорок два года назад. Астрофизики сразу рассчитали, что данная комета не имеет углового коэффициента, что означает — у неё нет круговой или эллипсоидной орбиты. Более того, комета вращается с высокой скоростью, что свидетельствует о её столкновении с другим небесным телом соразмеримых размеров. Иначе говоря, «Морфей 11» сбилась с курса.
Когда наши заорбитальные станции засекли комету впервые, её скорость была около 27 километров в секунду, и по всем расчётам она должна была упасть на Марс. И «Морфей 11» действительно прошла рядом с Марсом, и даже попала в его гравитационное поле. Однако же, не упала, только значительно замедлилась. Притом замедлилось и её вращение, и скорость дальнейшего движения. Сейчас она свободно курсирует на скорости около 110-120 километров в час, и движется по направлению к солнцу. Приблизительно через 140-150 лет она подойдёт к солнцу так близко, что, попросту, испариться. А сейчас она приближается к Земной орбите, и в октябре текущего года будет находиться в точке противостояния. То есть максимально близко к Земле. На это время запланирован очередной пилотируемый полёт к комете. Очередной, потому что их, на текущий момент, было уже восемь. Все предыдущие полёты заканчивались провалом.
Ещё тридцать лет назад, когда на поверхность кометы опустился первый зонд, была обнаружена глубокая сталактитовая пещера. Диаметр этой пещеры, у входа, порядка 40 — 45 метров, в самой узкой её части, порядка десяти. Огромные, двух-трёх метровые сталактиты застилают всю внутреннюю поверхность пещеры. Первый аппарат как раз и разбился, столкнувшись с одним из них.
Следующие аппараты изучили поверхность кометы. Изначально "Морфей 11" причисляли к астероидам. Во-первых, из-за размеров. В наименьшем диаметре она достигает двадцать пять километров, в наибольшем сорок. Только исследование сталактитовой пещеры позволило узнать, что это комета. Пещера тянется вглубь, на десятки тысяч метров, до самого ядра небесного тела. Предположительно, есть и сквозные выходы, но пока они не обнаружены. Исследование пещеры помогло установить, что ядро Морфея-11 состоит изо льда, что характерно для кометы. Тогда же выдвинули предложение, переименовать комету в "Морфею". Предложение одобрили, но название не прижилось.
В течение двадцати лет Морфею-11 уделяли весьма посредственное внимание, так как все принципиально важные образцы добыли второй и третий зонд. Остальные аппараты привозили аналогичные материалы, и очень скоро интерес к комете сошёл на нет. Однако всё резко изменилось, когда десять лет назад к Морфею пристыковался первый пилотируемый аппарат. Программа состыковки и высадки была заурядной — требовалось высадиться на объект с низкой гравитацией, отработать приёмы перемещения, описать субъективные ощущения. Морфей-11 был выбран не случайно. Несмотря на замедление, он сохранял вращение вокруг оси, хоть и не на прежнем уровне. Программа предусматривала произведение субъективной оценки того, создаёт ли это вращение мнимую гравитацию. Оказалось наоборот. И шаттл, и космонавта с кометы постоянно "сдувало". В отсутствии гравитации вращение выталкивало всё незакрепленное с поверхности.
Программа предусматривала ещё одну субъективную оценку. Космонавт должен был осмотреть сталактитовую пещеру. Конечно же, в специальном аппарате, ибо сталактиты достаточно острые, чтобы пронзить человека насквозь, даже через плотную ткань компрессионного костюма, коим недавно заменили скафандры.
Разумеется, научной подоплёки в осмотре пещеры не было. Просто составители программы пошли на поводу у человеческих чувств пилота, и решили вознаградить его осмотром иносистемной достопримечательности. Тем более что пилоту ещё месяц предстояло проторчать в кабине шаттла в одиночку. Кто же знал, что этим планам не суждено сбыться.
Вот краткий отчёт, составленный из переговоров пилота с Землёй, как раз в тот момент, когда космический аппарат начал погружаться в пещеру:
— База, это Сокол, вхожу в углубление. Отметка — минус два.
Через четыре минуты последовал ответ.
— Сокол, это База. Включай автоштурман!
Снова молчание в четыре минуты, такова была задержка связи на тот момент.
— База, я на нём от старта, прием.
И снова задержка.
— Похвально, Сокол! Меньше самодеятельности! Наслаждайся зрелищем!
Долгое время переговоров не было, только сообщения от Сокола о прохождении контрольных меток.
— Отметку «минус тысяча» прошёл. Диаметр шахты пятнадцать метров.
Диаметр свободного от сталактитов хода — десять метров. Автоштурман движение продолжает.
Ещё несколько минут была тишина на записи. Потом раздался крик:
— База! База, приём! Тут свет! Отметка тысячу двести. Тут свет! Перевел бортовые огни на ИК излучение. Но свет не исчез. От сталактитов падает свет!
Снова молчание, прошло пять минут.
— Сокол, это База, мы смотрим на записи с камер. Свет не видим. Вообще изображение пропало, только ИК камеры дают картинку.
Но их сообщение не успело дойти до адресата, когда крик пилота оглушительно раздался из динамиков.
— Тут люди! Много людей! Смотрите сами!
Через шесть минут после этого сообщения, Земля даёт ответ:
— Сокол, включение бортовых огней подтверждаю. Все камеры дают чёткое изображение. Вокруг сталактиты, никаких людей не вижу. Приём!
Долгое, напряженное молчание. Потом снова крик в рацию.
— Вы там что, спятили? Они же вокруг! Они лезут! Они лезут на меня! Уйдите! Уйдите! Мама? Ты ли это? Мам, ты же умерла! Не-е-т! Я тоже умер?! Не-е-т! Да что же это такое! Почему тогда ты не приходила к нам в гости? Почему не сказала, что жива? А мы, представляешь, тебя похоронили. Как глупо... Это всё сон... А эти люди кто? Ах, точно! Привет Коля! Как поживаешь? Да нет, со мной всё в порядке. Космонавтом стал. Завтра должен вылетать. Или вчера... Или я уже летел... Коль, а где мы вообще?
Пока пилот нес этот несвязный бред, к нему шло сообщение с Земли:
— Алексей! Останавливай автоштурман! Алексей, надень скафандр! Ты налетел на сталактит. У тебя воздух из аппарата выходит.
Когда сообщение дошло до пилота, тот спорить не стал, послушно нацепил на себя шлем. Остальную экипировку он и не снимал. Потом началась подача воздуха в лицевую маску. Однако это ничего не изменило.
— База, я в скафандре. …Да вы и сами видите... Пробоин нет, приборы аварии не фиксируют. Но тут по по-прежнему полно людей. База, а откуда на корабле моя мама? Где вы её нашли?
Молчание в четыре минуты, потом разгневанный голос закричал на пилота:
— Ты что, шутки там шутишь? Почему автоштурман не развернул? Уходи оттуда! Ты надышался газами!
И на этот раз пилот подчинился, и задал обратный курс. Однако продолжал задавать Земле неадекватные вопросы, и разговаривать с невидимыми людьми.
Когда аппарат покинул пещеру и вернулся на шаттл, пилот пришёл в себя, и попросил свернуть программу.
Он вернулся на орбитальный космодром через неделю, и был срочно госпитализирован. Однако ни какие анализы не выявили ни малейших отклонений. Экспертиза шаттла и космического аппарата тоже не выявили ничего. Анализ бортовых самописцев также не дал результатов.
До выяснения причин полёты на Морфей запретили. Однако шаттл с аппаратом, который доставил первого пилота на комету, уже через неделю покинул орбитальный космодром. Дублёр отправился выполнять программу, минуя только злополучную комету.
Это событие дало новый толчок в исследовании Морфея-11. Через два года в сталактитовую пещеру на комете спустилась уже целая группа космонавтов. И тут не обошлось без ЧП. Каждый из них испытал галлюцинации, притом начались они у каждого на индивидуальной глубине погружения, и видения были индивидуальными. Снова приборы не зафиксировали никаких внешних воздействий.
После в пещеру опускали животных различных видов: начиная от улитки и заканчивая кошкой. У всех животных были отмечены дефекты поведения — беспричинный гнев, безудержное спаривание, поедание сородичей. Даже улитки и те умудрились закрутить свои тельца в спирали, чего на земле ни разу не наблюдалось.
- В общем, Владимир, чертовщина какая-то в этой пещере. И у нас последний шанс в этой чертовщине разобраться. Спонсоры нам прямо сказали: «если вы ничего интересного в этот раз не найдёте, то можете забыть об этой комете. Ещё много камней в космосе. И ещё много людей с понятными амбициями». Так что, в каком-то смысле, вы наш последний шанс!
— Как я понял, вас сильно интересует моё не восприятие к психотропным веществам, — по-простому заговорил молодой человек, — Вам нужен тот, кто не словит галюники в этой вашей пещере, и скажет, что там на самом деле творится?
— В общих чертах правильно, — вмешалась Ольга, но профессор жестом её оборвал.
— Вы знаете, почему для меня так много значит, что вы не верите в существование инопланетного разума?
Молодой человек пожал плечами.
— Так вот, если вы столкнётесь с чем-то непонятным, вы не станете искать в этом руку пришельцев. Скорее всего, вы доложите нам о находке, а мы уже сами решим, кто это потерял. Ещё одно достоинство — вы не будете ожидать чего-то сверхъестественного, а значит дадите своим чувствам правильно истолковать события.
— Да, но что именно вызывает галлюники в этой пещере?
— А вот это очень хороший вопрос! И на него у меня есть очень хороший ответ — не имею ни малейшего понятия.
Мы исследовали пещеру на излучения, исследовали на газы, исследовали вероятность гипнотического воздействия. Всё тщетно. Нет никаких внешних факторов, которые могли бы повлиять на психику.
Михаил Константинович посмотрел на Владимира так, словно желал услышать продолжение от него. Но молодой человек только непонимающе помотал головой.
— Ай... — Михаил Константинович махнул рукой, — Если нет внешних причин, значит есть внутренние. В самом человеке. Фобии, к примеру.
Молодой человек поджал губы, дескать — "а действительно"!
— Вот, на этом строится моя теория, которой я посвятил уже десяток лет. Сам я называю её — "синдром Морфея". Суть очень проста, как и всё гениальное: в условиях отдаленности от родной планеты, оказавшись в условиях, сочетающих целый ряд предпосылок к фобиям, даже самая крепкая, либо напротив, примитивная психика, начинает давать сбой. Там, где одновременно сочетается замкнутое пространство, глубина, высота, острые выступы, изолированность и ещё целый ряд фобиообразующих факторов.
— Ага, значит если глюки будут и у меня, значит там нет никаких воздействующих веществ и явлений, а всё дело в нашей психике. Верно?
— Именно!
— А тогда у меня ещё два вопроса: первый ерундовый — а не поедет ли у меня крыша после этой пещеры? И второй — а причём тут хомячки с улитками? У них что, тоже клаустрофобия бывает?
— Очень хорошо! Вы мне ещё больше понравились! Вопрос вашей психики действительно второстепенный, потому, что ей ничего не угрожает. Все члены прежних экспедиций здоровы во всех отношениях, и продолжают работать в исследовательских проектах. Максимум что вам грозит — несколько дней депрессии.
— Ну, это ничего, переживём.
— А вот что касается улиток. Да, тут всё сложнее. Сложнее от того, что на этот счёт приходится отбиваться допущениями. Допустим, у улиток, и прочих низших форм психики, сильнее развита интуиция. Вовсе не как паранормальный феномен, а как некоторая закономерность рефлексов и ощущений, необходимых для выживания. То есть, чем примитивнее психика живого существа, тем сильнее оно нуждается в интуиции. Хотя бы просто потому, что существо не понимает разницы между «опасно» и «полезно».
— А в пещере, стало быть, их интуиция начинает срабатывать, и указывать на опасность.
— Именно. Но это допущение, с которым легко спорить. Главное — доказать отсутствие внешних факторов, тогда у этой теории появится почва. Впрочем, буду с вами откровенен, если я смогу доказать эту теорию таким путём, я разочаруюсь.
— Почему же?
— Столько лет, и столько денег потрачено на эту комету. Она задолжал мне куда больше. Я надеялся с её помощью разубедиться в одиночестве человечества. Надеялся открыть непознанное излучение, или принцип воздействия известным излучением. Надеялся на множество открытий в области техники, астрофизики, полеоконтактактологии. А, в итоге, пришёл к скромной статье, за которой нет будущего. Нет финансирования. Ничего нет. Для всего нашего отдела будет намного лучше, если вас так и не посетит никакое видение. Тогда я бы смог организовать ещё несколько экспедиций, с целью сравнения людей подобных вам, и простых обывателей. Можно будет выбить финансирование на исследование необыкновенных способностей. А привлечь инвесторов к исследованию потенциальных сверхлюдей — проще пареной репы. Даже правительство изыщет средства для подобных кампаний.
— В общем, я ваш бизнес проект.
— Скорее контрольный пакет акций. Сорок девять процентов у меня, и сорок девять у Тифона, и два у Фортуны. И свои два процента она положила в твой карман. Вот только не в твоей власти распоряжаться ими, а в её.
— Это всё красиво, но...
Михаил Константинович перебил, выставив перед собой указательный палец.
— Олечка, нам подходит этот молодой человек. Разработайте программу подготовки. К октябрю он должен быть уже в готов. В мельчайших деталях. Дублёра есть на примете?
— Да профессор, из той же группы.
— Хорошо-хорошо! Подготовьте и его. Но, надеюсь, его услуги нам пригодятся гораздо позже.
— Но профессор! — попыталась возразить Ольга.
— Всё, я принял решение! Так, значит так. Другого шанса может и не быть.
Глава 2
За два месяца активной подготовки Владимир стал для всей команды своим. Даже стал не Владимиром а Володькой. Парень он был не плохой, дружелюбный, но притом и своенравный. Часто спорил с Михаилом Константиновичем о целях экспедиции, о теории "синдрома Морфея", о причинах психического расстройства у участников предыдущих полётов. А вот о чём спор не заходил ни разу, так это о перспективе контакта с иным разумом. Оба отшучивались, когда в разговоре вновь всплывали подобные теории.
А разговоров было много. Их по большей части инициировал Володя, так как, в отличие от большинства своих предшественников, вообще ничего не знал о последних достижениях астрозондирования. Спрашивал он о том как происходит состыковка зонда с объектами, спрашивал, из чего состоит большинство астероидов Солнечной системы. Даже спрашивал, как справлять нужду в шаттле, так как тренажёр давал только примерные представления.
Теперь, спустя два месяца активных тренировок и разговоров, Владимир был в двух световых минутах от родной планеты. Для него самого этот путь занял неделю. Не самую трудную неделю, но самую одинокую. Перегрузку Володя испытал только при разгоне от поверхности Земли, когда летел на орбитальный космодром. На космодроме он всего два часа побыл в невесомости. Потом его разместили в шаттле, и вес вернулся — аппарат двигался с постоянным ускорением в один и пять десятых Джи. Невесомость возвращалась только тогда, когда Володя засыпал — все корректировки курса, отключение реактора для экономии ресурсов, тестирование систем — всё проводили, пока единственный пилот спал. Проводили автоматы и модули дистанционного управления. Доверять хоть какую-то работу неопытному пилоту никто не хотел.
Однако часы бодрствования для Владимира были часами напряженной работы. Сотни различных институтов выстраивались в очередь, для того что бы их опыты провели в условиях искусственной гравитации, вызванной постоянным ускорением. Опыты были не новыми, их проделывали сотни раз, однако амбициозных ботаников никогда не удовлетворяют результаты чужих выводов. Ну, если речь не идёт об Эйнштейне, разумеется.
Целыми днями Владимир включал, настраивал, калибровал приборы неясного назначения. Производил некоторые астрономические наблюдения с помощью штатных телескопов, менял кассеты на ловушках — устройствах собирающих космическую пыль на протяжении всего полёта. Работы было много, и он старательно её выполнял.
Однако пилоту полагалось и личное время. И всё это время Володя таращился в кромешную тьму через стеклянные купола смотровых площадок.
— Так много звёзд! — записывал он послание для Земли, — Я стал ненавидеть атмосферу за то, что она нам не даёт увидеть этой прелести. Они такие разные — звёзды! Одни горят красным пламенем, другие отдают изумрудным блеском, иные переливаются как радуга, но ни одна не мерцает. Они даже не алмазы на чёрном бархате, они росинки в кромешной тьме. Они светочи в бездне.
Такие тирады он пел уже семь дней. И на Земле они многим уже поднадоели. В центре управления полётами его записи даже не слушали. Компьютер сохранял сообщения на жёсткий диск, и, по интонациям и ключевым словам, составлял отчёт дежурному, с коротким текстом: «всё в порядке».
— Вы знаете, а ведь буддисты оказались правы. Наш мир и есть пустота. Ты это очень хорошо понимаешь, когда вокруг тебя нет ничего. Родная планета скрылась от меня в собственной тени. Последний раз я её видел как блеск крошечного полумесяца в неописуемой дали. Тоскливо так стало. А эту вашу комету я только в телескоп видел. Уже должен видеть невооружённым глазом, но ракета к ней повёрнута задом, и пламя от раструбов не даёт ничего разглядеть. Эх, правы буддисты, одна пустота вокруг. А говорят ещё, что между атомами такое же расстояние, как между звёздами, в масштабе, разумеется. Тогда получается, вся вселенная это пустота, состоящая из пустоты. Девяносто девять и девять в периоде процентов пустоты. Вот что такое наш мир. И наша жизнь такая же. До неё пустота, и после неё пустота. И только одна секстиллионная часть этой пустоты наша жизнь.
— Эй, философ, закончил? — вдруг раздалось из интеркома, — Ну ты не спеши отвечать, я всё равно через две минуты тебя услышу. Короче, занимай своё место в кресле, и готовься. Через четыре часа посадка. Сейчас будем закручиваться в такт Морфею. Будет трясти, и будет тяжело. Сближаться будем по спирали...
— Да знаю я это всё! — не выдержал нотаций Володя, и пробурчал в интерком, однако на той стороне «некто» не замолчал. А потом Володя вспомнил, что услышат его гневное бурчание только через пару минут, и с досадой стукнул об стенку шаттла кулаком. Понимая, что ничего не изменить, Володя поковылял к лестнице, ведущей из рабочего отсека в спальный, который, по совместительству, был ещё и спасательной шлюпкой, и аппаратом для спуска в злосчастную пещеру. Пока пилот карабкался по стальным перекладинам, от скуки пересчитывая их количество, интерком продолжал раздавать бесполезные инструкции.
— Двадцать четыре... двадцать пять... Что толку от ваших алгоритмов? От меня только и требуется пристегнуться к креслу, и ждать пока автоматы всё сделают сами. Зачем столько гигаватт энергии на радиосвязь тратить?
Когда Володя добрался до своего спального кресла, он услышал из интеркома знакомый голос:
— Ну что, желаю удачи! А инструктора не ругай! Он выполняет свою работу.
Это был Михаил Константинович. Само его появление в управлении полётами означало, что в ближайшие часы должно произойти нечто необыкновенное. Это Володя хорошо понимал, и внутренне напрягался.
— Я на позиции, жду дальнейших распоряжений, — пристегнувшись к креслу, отрапортовал он.
Но распоряжений не было. Была только просьба Михаила Константиновича:
— Володька, ты это, не волнуйся! Твоя задача все описать предельно точно. Что видишь, что чувствуешь.
Володя понимающе покивал, посмотрел в сторону видеорегистратора, и, зажмурив глаза, принялся терпеливо ждать.
Трясло жутко. Звезды за панорамным окном в виде полусферы проносились с необычайной скоростью. Несколько раз в минуту окно заливало солнечным бликом. Володе казалось, что его кресло вот-вот вырвет с корнями, и вышвырнет в бесконечную темноту. И эта безумная карусель продолжалась около двух часов. Потом тряска закончилась, закончились и резкие рывки в разные стороны, не закончилось только вращение звёзд. Володя понял, что это значит — шаттл синхронизировал своё вращение с вращением кометы. Теперь будет посадка.
Володя приготовился ко всему, что угодно, но продолжал неподвижно ждать. Через секунду кресло под ним стало ватным, а потом втянуло в себя невесомое тело. Но пилот не испугался. Через секунду кресло выплюнуло пилота обратно, "обляпав" скафандром. В кресло была встроена система быстрого надевания скафандра — одна секунда, и космонавт уже в компрессионном костюме и в шлеме. Кресел с такой системой на борту было два — это, и его брат близнец в рабочем отсеке.
Вращение звезд порядком поднадоело глазам пилота, и он повернул голову набок. И тут же увидел, через панорамное окно, как из ниоткуда выросли скалистые горы. Не успел Володя этому удивиться, как почувствовал сильнейший удар. Настолько сильный, что кресло провалилось сквозь пол.
В первую секунду пилот подумал: «случилась авария»! Но когда кресло прекратило проваливаться и начало ползти обратно, понял: «всего-навсего посадка, только куда более жёсткая, чем на земном симуляторе».
Володя обрёл уверенность в благополучном прикомечивании, только когда услышал жужжание в нижней части шаттла. Этот звук означал — корабль прикручивает сам себя к поверхности кометы: высверливает отверстия, вставляет дюбель пазы, и прикручивается на болты. И это всё — в течении двух секунд.
— Посадка прошла успешно! — отрапортовал Володя на Землю. Однако ответа он не дождался. Вместо него последовала сильнейшая вибрация, и хлопки закрывающихся шлюзов. Жилой отсек начал ощутимо отделяться от шаттла.
— Чувствую себя хорошо, спасибо что спросили! — иронизировал Володя.
Спальный отсек, который стал спусковым аппаратом, медленно поплыл над поверхностью кометы. Володя этого не мог чувствовал, но хорошо видел. Скалы и каменные холмы начали надвигаться на него. И совсем ничего инопланетного в этих холмах не виделось — добавь к ним немного почвы и зелени, и вот тебе привычный приальпийский пейзаж. О том, что это место не имеет ничего общего с Альпами, напоминало только небо. Оно вращалось чрезвычайно быстро. Не так, как во время посадки, но тоже не привычно. Солнце вылезало из-за холмов, озаряло багрянцем острые выступы, потом быстро уносилось к зениту, на несколько секунд рассеивало все тени, а потом исчезало в слепой зоне аппарата. Ещё через десять секунд тени начинали расти, а потом сливались. Но не на долго. Через двадцать пять секунд скалы снова озарялись багрянцем.
— Сутки на Морфее длятся минуту и двенадцать секунд, — скуки ради отрапортовал Владимир в немой интерком. А вот сами подсчёты он сделал не от скуки — просто нужно было отвлечься, слишком уж сильно раздражала эта игра в "день-ночь".
Вдруг интерком ожил:
— Приём! — раздался хриплый голос Михаила Константиновича, — Связь терялась. Восстановили через аварийный ретранслятор. Ты как там?
— Да нормально, — поспешно ответил Владимир, — Медленно ползу к цели. Отстыковка прошла успешно. Солнце слепит, других жалоб нет.
Пока тянулись четыре минуты мучительного ожидания ответа, у Землянина была возможность рассмотреть пейзажи вокруг ещё раз. Его аппарат парил над поверхностью кометы, несколько повторяя изгибы рельефа, потому складывалось впечатление прогулочной езды. Осмотр достопримечательностей только по первой затрудняла быстрая смена времени суток. Теперь же освещение с разных ракурсов позволяло получше рассмотреть скальные выступы. Острые пики, совсем не характерны ни для астероидов, ни для комет. Но даже они не казались чем-то чуждым. Они были точно такими же, как голые скалы на морском берегу, разве что вокруг них не летали чайки. Это сходство с одной стороны грело сердце Землянина, а с другой, нагоняло жуткую тоску по родной планете.
— Это хорошо, что жалоб нет, — пришёл ответ с Земли, — Потому что точка "Икс" уже неподалеку. В десяти километрах. Будешь там через полчаса. Постарайся отвлечься от картинки за бортом. На обратной дороге ещё поглазеешь. Ты же помнишь мою теорию о гипнозе — медленное вращение может навеять некие образы, которые усилятся в пещере.
Послушав сообщение с Земли, Володя опустил забрало на шлеме. Забрало было сделано из поляризационной плёнки, которая укутала во тьму все, кроме солнечного диска.
— Так даже спокойнее, — рассудил Володя, и ответил в интерком, — Тогда я покемарю. А то скучно без дела сидеть. Хоть бы кубик Рубика с собой дали.
Конечно, через четыре минуты пришло сообщение, сплошь состоящее из злобного клёкота Михаила Константиновича. На это Володя глупо отшутился, и принялся напевать какую-то невеселую песенку.
Следующие полчаса на Земле только и слушали этот надоедливый мотивчик, но не перебивали, в конце концов это был самый распространённый способ сосредоточиться и успокоиться — мурлыкать то, что вертится в извилинах. Потом песенка резко прекратилась, и последовал восхищения тирада, приведённая ниже в цензурном варианте:
— Ах ты ж Йоулупукки, вот это дыра!
Прямо под аппаратом Владимира выросло гигантское чёрное жерло пещеры. Приборы издали предупреждающий писк, и панорамное окно начало поворачиваться прямо в глубинную тьму. Включились прожекторы и сразу выхватили из мрака армаду здоровенных сталактитов. Наросты, очень похожие на сосульки, облепили все стены пещеры. Пещера, в эдаком обрамлении напоминала пасть Кракена, готового целиком сожрать подплывший к нему корабль.
— Захожу в пещеру. Отметка "ноль-ноль".
Сосульки-зубы поплыли со всех сторон сферического окна. Прожекторы выхватывали их из тьмы пещеры на добрую сотню метров. Однако нужды в этом не было, аппарат двигался по давно составной программе. Да и сама пещера была прямой как пусковая шахта, достаточно держать середины, что бы избежать столкновений с острыми наростоми.
— Отметка "двести пройдена". Никаких новых впечатлений. Дыра с сосульками, и всё.
И хотя последние слова Владимир произнёс как мог небрежно, сам внутренне напрягся. Да, повода не доверять автоматики у него не было, но один только вид острых как бритва сталактитов, вызывал смятение. А особенно в свете того, что пещера постоянно сужается, хоть и очень плавно.
— Отметка "тысяча". Скорость погружения — сто в минуту. Видимость полная — пятьдесят, предельная — сто. Ориентир — "лезвие Брайля"- прямо по курсу.
Земля молчала. Володя подходил к роковой отметке, но они видели всё с задержкой, и боялись, что их слова придут не вовремя, и негативно повлияют на эксперимент. Может быть, последний эксперимент на этой загадочной комете.
— Отметка "тысячу двести" пройдена. Изменений не наблюдаю и не чувствую.
Следующую минуту, после получения этого сообщения, в Центре управления полётами все замерли. Ещё ни один космонавт не дошёл до отметки "тысяча триста", по крайней мере, в здравом уме и при уместных эмоциях.
— "Тысяча триста" пройдено, без изменений, — пришло сообщение от Володи.
Ещё минуту все грызли ногти. Все, даже Михаил Константинович.
— Отметка "тысяча четыреста" пройдено. Изменений...
Молчание. Несколько секунд. Очень страшных секунд.
— Михаил Константинович, я вас подвёл. Мне тоже мерещится мерцание сталактитов. Отметка "тысяча четыреста сорок". Аппарат остановил. Стою на месте, жду дальнейших распоряжений.
В Центре управления началась полнейшая суматоха. Этот вариант развития событий, конечно же, рассматривали, причём как основной, но никто не был готов к нему на самом деле. Пока шло яростное и очень срочное обсуждение, пришло ещё одно сообщение:
— Выключал и включал прожектора. Лампы в ИК диапазоне тоже. Светятся и всё тут. Других явлений не наблюдаю. Кстати, светятся вспышками и не ярко. Фосфоресцирующий какой-то свет. Странно что я вообще его при прожекторах заметил.
Обсуждение на Земле закончилось, и Михаил Константинович с тяжёлым сердцем склонился над микрофоном, и прочеканил хрипло:
— Володя, жми автореверс. Давай домой. Ну её, эту пещеру.
И Михаил Константинович безвольно рухнул в кресло, почти не ожидая ответа из далёкой дали. Свои надежды и перспективы он уже ощущал намного дальше, чем был тот, кто их дарил. Четыре минуты безнадеги, а за ними новый удар:
— Слушаюсь Михаил Константинович.
Ох, если бы ты не послушался. Если бы тебе, Володя, какая-нибудь гениальная мысль пришла, как обмануть дьявола. Если бы ты там придумал или понял то, чего мы не можем придумать здесь. Я бы костьми лёг, но отстоял бы твоё право на дальнейшие действия... А ты... Слушаюсь... Возвращаюсь... Отступаю...
— Михаил Константинович, — вдруг раздался взволнованный, но повеселевший голос Володи, — Может это галлюцинация, а может и нет. Я тут боковое ответвление увидел. Я уже на реверс встал. Назад двигался, и по полутени впадину заметил. Вы её не видите?
Михаил Константинович с надеждой глянул на изображения с камер, расставленных по периметру аппарата, но ничего нового не увидел. Каменные стены да сосульки, и больше ничего.
— Нет, Володя, нет там ничего. Возвращайся!
Снова ужасающая тишина.
— Михаил Константинович, я это ответвление чётко вижу. Диаметром около десяти метров, без сталактитов. Пройду спокойно. Разрешите отключить автопилот.
После технической паузы, ответ:
— Ни в коем случае! Возвращайтесь! Немедленно!
Но за яростным криком Михаила Константиновича Володя услышал то, что хотел — нотки сомнения.
— Всё таки допускает старик что это может быть, — подумал он, и умоляющим тоном промурлыкал в интерком, — Я честное причастное слово, аккуратно! Пойду на самом малом ходу. Если упрусь во что либо, аппарат даст тревогу. В любом случае, я в скафандре. Дотяну до шаттла как-нибудь.
В любой другой ситуации Володю бы послали ко всем чертям, и заставили бы вернуться. Вернее, ввели бы соответствующий протокол, и аппарат полностью бы исключил ручное управление. Но в центре управления полётами был Михаил Константинович, и для него эта возможность — познать не познанное — была последней. Он перевёл интерком на всеобщий приём, так, что бы все следящие за происходящим услышали:
— Разрешаю! Под мою ответственность. При соблюдении всех возможных предосторожностей.
Эти слова вызвали бурю эмоций в центре управления. Одни неистово кричали, иные радостно ликовали, но все не отводили взгляда от мониторов.
Через четыре минуты на них начались изменения.
Радостно улыбаясь, Володя выключил автоштурман, и управляя джойстиком, на самом малом ходу начал приближаться к смотрящим прямо в камеры остриям сталактитов.
Секунда, другая. Связь забарахлила. Изображение пропало со всех экранов. Запищал сигнал тревоги.
Это могло значить только одно — аппарат от столкновения мгновенно взорвался.
Глава 3
Однако Владимир не почувствовал ни столкновения, ни взрыва. Он спокойно завел свой аппарат в боковое ответвление пещеры. Тут не было сталактитов. Однако, это ответвление не было прямым. Оно было значительно уже и резко поворачивало вправо и в низ. Аппарат послушно поплыл по новым извилинам. Хотя пилот и указывал направление движения, автоштурман продолжал свою работу — удерживал машину в равном удалении от каменных стен. С управлением без автоматики, в столь стесненных условиях, не справился бы и профессионал.
— Земля, со мной всё хорошо, приём, — тревожно отчитывался пилот перед затихшим интеркомом. Но скорого ответа никто и не ждал.
— Пещера резко поворачивает, захожу на крутое пике.
Свет плыл узким кольцом перед аппаратом, и рассеивался во мраке через десяток другой метров. На очередном повороте пещеры аппарат чуть было не налетел на стену, но вовремя затормозил.
Чем глубже опускался аппарат, тем круче были виражи, и тем медленнее приходилось пробираться. Особенно сильно давило сужение пещеры, однако приборы продолжали уверенно показывать курс, и не предвещали никакой беды. Володя краем глаза заметил изменения на приборной панели — температура за бортом начинала расти. Спустя ещё несколько крутых виражей, запищал прибор внешних газоанализаторов — отметил присутствие сильно разреженной атмосферы.
— Земля, тут в глубине газы скопились. Вернее газ. Водород.
Но земля молчала, в отличие от газоанализатора. На его экране светились уже два условных обозначения — к водороду прибавился гелий.
— Температура за бортом — минус сорок по Цельсию. Продолжает повышаться. Давление газов выше индекса Кью, его удерживает не гравитация.
Газоанализатор отметил ещё одно изменение — на экране заморгал значок «О2».
— Температура минус десять, давление пятьсот пять гектопаскаль. Глубина, ориентировочно, две тысячи метров.
Все показатели приборов ползли вверх, а пещера сужалась. С огромным отчаянием Володя подумал: «если так пойдёт, успею достичь отметки в «два с половиной», дальше аппарат не втиснется. Придётся возвращаться. А всё же, почему аппараты не заметили этих ответвлений? Они же до точки «десять тысяч» опускались, всё тут отсканировали.
Пещера резко сузилась, не пропорционально предыдущему уменьшению диаметра. Приборы заверещали, предупреждая об опасном сближении, но Володя уверенно давил на джойстик. Аппарат слушался. Давление и температура за бортом поднимались, газоанализатор вывел целую уйму элементов и соединений, теперь выводил количественные диаграммы.
И вдруг пещера осталась позади. Потолок и пол, если их можно так назвать или хотя бы различить, исчезли. Аппарат выплыл в необычно широкую полость, всю усеянную сталактитами. И здесь сталактиты тоже фосфоресцировали, но дольше светили, и совсем коротко угасали. А между сталактитов он увидел их. И их было очень много. Всё свободное пространство между сталактитами занимали они.
— Ох ты ж мама дорогая! — завопил в онемевший интерком Володя, — Если это галлюники, то очень правдоподобные.
Существа, которые свисали с потолка, стояли на стенах, шевелились на полу, не были похожи ни на что земное. Беспорядочно расположенные конечности росли из мешкообразного, покрытого слизью, тела. Эти конечности бесцельно шевелились, иногда цепляясь за сталактиты трехпалыми клешнями. Рядом с конечностями располагались щупальца, которыми существа поочерёдно сплетались с щупальцами друг друга.
Володя не заметил на их телах ни глаз, ни ушей, однако было ощутимо, что на появление инородного предмета в их обители, существа отреагировали.
— Приветствуем тебя! — раздался чужой голос в голове Володи, — Приветствуем, Сильный! Приветствуем, неподвластный иллюзиям!
В первую минуту Володя сильно испугался. Он чувствовал как в его мозгах копаются, притом физически. Возможно не разрезали притом череп, не раздвигали извилины, на лазали между ними и по ним, и явно что-то искали. И видимо нашли. Какой-то щелчок, и страх и оцепенение отступили, им на смену пришла ирония, и тут же нашла за что ухватиться.
— Неподвластный иллюзиям? — в слух начал ехидничать Володя, — А как же... То есть вы не моя галлюцинация. Вы реальность. Я почти поверил.
— Если бы ты не верил, нам бы не пришлось с тобой говорить, — голос в голове был низким, вибрирующим, как будто хор из одних баритонов говорил в унисон. — Ты веришь в то, что видишь. Иначе бы ты нас не нашёл.
— Отлично, а откуда вы знаете мой язык? Вы, вроде как, с далёких далей прилетели.
— Мы слышим мысли живущих на твоей планете. Мы изучали эти мысли, в мыслях слышали ваши голоса, в мыслях видели ваш взгляд вокруг.
— Прекрасно! Ну тогда давайте знакомиться! Я — Владимир.
— Имена ничего не значат. Наше имя вы не произнесете, ваши имена для нас только идентификатор.
— Хорошо, но кто вы? Откуда?
Шлем компрессионного костюма сам собой захлопнулся, и в маску для дыхания побежал пропахший химикатами воздух. Также сам собой открылся аварийный люк выхода. Пока костюм перестраивался на новую температуру, Володя успел ощутить хлынувшую в кабину прохладу.
— Выйди, и предстань перед нами. Мы хотим тебя узнать. Вижу, нас узнать ты тоже желаешь.
Володя поспешно отстегнул ремни и нырнул в люк. Сразу же ощутилось, что притяжение здесь какое-то есть, впрочем, это мог быть просто эффект от вращения кометы. Володя плавно сполз с аппарата, и осторожно лавируя между острыми гранями сталактитов, начал прыгучими шагами передвигаться к центру полости, которая теперь больше походила на тронный зал. Когда он замер в окружении сотен не смотрящих, но иначе изучающих его существ, сразу почувствовал нечто новое — ментальную щупальцу, которая залезла прямо в сосредоточие мыслей, и стала копаться в них. Эта щупальца бессовестно залезла в самые интимные воспоминания, в самые тайные уголки сознания, и в самые, что ни на есть, скелеты в шкафу. По первой Володя сопротивлялся, а потом попытался сосредоточиться на вопросах, которые сам хотел задать. Но очень скоро понял, что из всей уймы различных, вытекающих любопытства, вопросов, есть только один, что действительно следует задать. Усилием воли освободив от ментальной щупальцы речевой аппарат, Володя произнёс в слух:
— Почему вы до сих пор не вступили в контакт с нами?
Щупальца покопалась в мозгах, и, очевидно, найдя в них всю глубину и основоположность заданного вопроса, передала находку говорящему хору, и вернулась к поискам скелетов.
— А для чего нам нужен этот контакт? Мы всё о вас знаем. А вот дать вам узнать себя, мы не желаем.
— Это ещё почему? Что мы вам плохого сделаем?
— Вы нам, ничего. Но вас самих разрушит знание нас. Вы живёте в своём маленьком мирке, убиваете друг друга и свой богатый мир, и не желаете развиваться. Вас погубит само знание, что мы существуем. Вообрази, насколько опаснее будет знание наших тайн. Ведь вы ищете не друзей, вы ищете тайны и разгадки. И мы могли бы быть друзьями. Но вы не таковы. Вы слишком сильно от нас отличаетесь.
— Отличаемся? И чем же?
— В самом главном — в источнике силы. Мы ищем силу в себе самих, а вы ищете силу в инструментах.
— Говоришь загадками. Слабо пример привести?
— Нам не нужны ракеты, что бы летать. Нам не нужны машины, что бы быстро ходить. Нам не нужны компьютеры, что бы быстрее думать. Вы развиваете свой инструмент, а мы развиваем себя. Если мы осознаём, что ходим медленно, мы ищем в себе силы, что бы ходить быстрее. Если нам нужно поднять что-то тяжёлое, мы развиваем свою силу. А когда тяжёлое нужно поднять быстро, мы объединяем свои усилия. Вот, к примеру, эта комета. Нам нужно было лететь, и мы объединили свои усилия, и комета нас ждала. Мы прилетели на комету, построили в ней дом, и общим усилием заставили её лететь к маленькой жёлтой звезде. Это требовало больших усилий, но никаких сил не хватит, что бы заставить комету обогнать свет. Мы этого ещё не достигли. Мы сами можем свет обогнать… Сильнейшие из нас… Но даже они не могут заставить что-либо обогнать свет. Даже песчинку.
Володя перестал сопротивляться. Он начал принимать как должное то, что в его мозгах капаются. Более того, когда чувствовал, как ментальная щупальца подползает к какому либо сокрытому воспоминанию, сам взывал воспоминание на поверхность, то есть помогал себя исследовать.
— Ты думал, это простой небесный камень со льдом в сердце. Мы так и хотели. Нам удалось.
— Сколько лет вы летели?
— Лет? — говорящие покапались в глубине значения этого слова: «лет», «годов», «год», «оборот Земли», «километраж», «скорость света», «световой год». Такие далёкие, и не связные понятия вдруг для самого Володи стали единой системой. Время и пространство словно слились во едино, а потом привычно разделились. Так он понял, что они изучили его понимание системы координат и времени. Притом переняли все его названия. Их попытку рассказать о своих, Володя не смог вместить — мозг воспринял это как сюрреалистический образ.
— Мы летели сто сорок пять лет, почти догоняя свет. Когда мы остановились, один из нас почуял мысль. Чужую мысль. И мы решили быть осторожными. Решили вести себя так, будто это просто небесный камень, комета, летит мимо. Чем ближе мы были к звезде, тем больше мыслей мы слышали, и тогда решили остановиться, и послушать вас. Мы обманули вас, сделав вид, что нас остановила сила красной планеты. Нам пришлось отказаться от искусственной гравитации, что бы быть убедительными.
— Искусственной гравитации? — почему то спросил Володя. Ему показалось это очень важным, ведь о природе гравитации много спорят, а вдруг эти чудики ему сейчас прольют свет. Но чудики чуда не явили.
— Комета вращалась, что бы у нас была искусственная гравитация. Без неё мы болеем.
Владимир разочаровался. Центрифугу и на Земле давно придумали.
— Мы услышали ваши мысли. Они страшны! Вы убиваете друг друга, гордитесь друг перед другом, отнимаете друг у друга, врёте друг другу. Вы ужасные создания. И мы были рады, что вас обманули. Рады, что оставили себе вид простого камня.
— Да, такие вот мы. А вы бы сделали доброе дело. Поговорили бы с нами. Может быть, и добру нас научили.
— У вас много учителей, но вы их не слушаете. Вас учили ваши боги, вас учили вши братья. Вы никого не слушали. Вы не исправимы. Вы остановились во внутреннем развитии. Вы развиваете только свой инструмент. Инструмент всё делает за вас. Даже лучшие из вас врут и желают превознестись над другими. Вы не умеете любить.
Последние слова ножом полоснули сердце Владимира. Он немного подумал, и скользкие ментальные щупальца ему в этом не мешали, а потом сказал:
— Но, вы тоже не любите. Нас вот вы не любите.
— И не будем любить. Таких глупо любить.
— Но ведь есть среди нас и добрые, есть и хорошие, или нет?
— Те, о ком ты говоришь, тоже способны на зло. И только дай им повод.
— Тогда что вы забыли возле нашей планеты? Зачем вы прилетели?
— Мы всегда совершенствуемся внутри себя. Мы всегда ищем большего. Космос бесконечен, и мы должны становиться бесконечными. Бесконечность вне нас, бесконечность внутри нас. Когда мы рождаемся, бесконечность вне нас полна, бесконечность в нас пуста. Мы живём, что бы заполнить пустоту внутри.
— А как долго вы живёте?
— Пока болезнь или катастрофа не заберёт нашу жизнь.
— А самому древнему из вас сколько лет?
— Тот на комете самый старый, кто читает мысли за многие километры. Он услышал первую мысль. Ему шестьсот Земных лет, и двести три Земных дня. Он помнит многое.
— Везёт вам, а мы до ста не доживаем.
— Это потому, что вы не развиваете себя. Вы развиваете инструмент. Инструмент не может бесконечно продлевать жизнь.
— Но почему наши аппараты не обнаружили эту пещеру раньше?
— Мы умеем управлять течением электронов. Ваши инструменты показывали вам то, что мы хотели.
— Получается, вы нас обманывали.
— Да.
— Так почему вы укоряете людей за ложь? Вы же сами умеете врать.
— Умеем. Мы умеем всё. Но наше развитие показало, что ложь разрушает. И мы отказались от неё. И мы абсолютно честны друг с другом. А вы не мы. Нам незачем быть честными с вами.
— Но я буду с вами честен — Земляне узнают о вас.
— От тебя? Тебе никто не поверит. Все будут считать, что и тебе всё привиделось. Как и всем до тебя.
— Но у меня будет одно доказательство.
— Это? — ментальная щупальца мысленно показала аппарат, на котором прилетел Володя. И Володя понял, что сейчас может произойти. По стене слева стали разбегаться существа, оставляя пустое место, точь в точь повторяющее контур аппарата. Несколько существ взлетело и повисло в воздухе. Володя обернулся на аппарат, в ужасе выкатив испуганные глаза, но не успел ничего сказать или сделать, как его предчувствия сбылись. Одно из существ выкинуло вперёд конечность с раскрытой клешнёй, аппарат приподнялся, и с бешеной скоростью полетел боком. И полетел прямо на стену. Защитная автоматика не сработала, и аппарат с жутким хрустом и скрежетом впечатался в каменную стену. Сталактиты пробили насквозь обшивку, повредили патрубки и топливные цилиндры, разорвали электрические провода. Со свистом вырвались клубы пара, зашипели автоматические пламегасители.
Теперь аппарат выглядел так, как если бы не залетел ни в какое боковое ответвление, а сразу бы налетел на сталактиты. Владимир это сразу понял. Но не понял другого — что собираются сделать с ним самим. Не дожидаясь своей судьбы, Володя решил расспросить о дальнейших намерениях инопланетных телепатов-телекинетиков.
— Вы меня убьёте?
— Нет, зачем? Мы не отнимаем чужие жизни, ибо они ещё могут нам поведать нечто новое. Другие жизни, другие мысли, другие миры.
— Но я умру, если останусь здесь!
— Ты останешься здесь, только если сам этого захочешь. Но мы тебя просим — возвращайся домой! Знаю, что жизнь твоя больше не будет прежней. Ты будешь всегда вспоминать эту встречу. Но тебе удастся всё пережить, если ты будешь слушать себе подобных.
— Как я вернусь назад? Вы раздолбали мой корабль!
— Он цел ровно настолько, насколько то необходимо для твоего возвращения.
— Вы точно не хотите вступить в контакт с человечеством?
— Точно. Потому что вам этого не нужно. Если бы вы хотели познать иной разум — вы бы изучали муравейники и ульи, учили бы язык китов и дельфинов, изучали бы совокупность явлений природы. Но вы безразличны к этому. Всё, что вам нужно, богатство и власть. И мы для вас станем лишь поводом к новым войнам за власть и богатство. Мы зло для вас. И зло реальное. Но не мы вас хотим убить, а вы сами себя, во имя свободы от нас. Мы вам не нужны, и вы нам тоже. Мы узнали о вас всё, что нам нужно. И хотим оставить вас, и навсегда уйти. Вы нас никогда не найдёте, потому что мы будем обманывать ваши инструменты. Мы будем наводить иллюзию на вас. И это для вашего же блага.
Из кармана компрессионного костюма раздался писк.
— У меня заканчивается кислород. В вашем воздухе слишком много опасных для меня примесей, я не смогу дышать им. Мне нужно возвращаться.
— Возвращайся, и поскорее. И забудь о нас. Ради себя самого, забудь.
Голоса в голове исчезли, и в воздух тут же поднялись сотни щупалец, которые начали раскачиваться на манер прощального жеста. Ментальная щупальца отпустила сознание, но вместо облегчения это дало чувство опустошения. Сталактиты перестали мерцать, и в полости воцарился мрак. Почти на ощупь Володя нашёл свой аппарат, и с трудом нашарил аварийный люк. Дальше было немного легче, на приборной панели светились лампочки, и их света хватило, чтобы разместиться в кресле, подключиться к бортовому кислородному запасу, и запустить автоштурмана. Прожектора разбились, а света аварийных огней не хватало что бы хоть что-то разглядеть. Володя просто закрыл глаза, откликнулся в кресле, и стал молча ждать возвращения на шаттл.
Эпилог
Володя вышел на связь только тогда, когда не смог самостоятельно запустить шаттл. На все вопросы он старательно отмалчивался, и просил дать время немного подумать. С большой неохотой ему уступили.
Два дня обратного полёта Володя провёл в раздумьях. Слишком много вопросов оставалось у самого, и совершенно не было ответов для Земли. Была ли эта встреча галлюцинацией? А если была на самом деле, стоит ли о ней говорить? Доказательств нет никаких. В бортовом самописце все записи подменены. Впрочем, а были ли другие? А даже если всё это правда, и он сможет убедить всех в этом. Если соберут целую группу невосприимчивых к галлюцинациям, если соберут шизофреников и Бог весть кого ещё, и прижмут к стене обитателей пещеры... Что это даст? Нужно ли это кому-то? А кому, и главное, для чего?
На третий день, в очередной попытке поговорить с Володей, Михаил Константинович отправил сообщение через интерком:
— Ну как ты там? Приборы говорят, не ранен вроде.
Таймер отсчитал две минуты, но ответ не пришёл. Впрочем, как и в предыдущие дни. Михаил Константинович тяжело поднялся из кресла, и уже собрался уходить, как вдруг в динамике раздалось хрипение.
— Приём, Михаил Константинович, это вы? — бесстрастным, подавленным голосом обратился Володя.
— Да, Володенька, это я! — радостно воскликнул Михаил Константинович, едва успев нажать на клавишу передачи.
— Вы были правы.
— В чём же, Володенька?
— Синдром Морфея... Это правда, профессор. Вдалеке от родной планеты, под влиянием целого ряда скрытых фобий, даже у психически здорового и невосприимчивого человека, возникают галлюцинации. Рад за вас. Вы сможете получить признание ещё и в психологии.
— Но как же так? ...То есть, это, конечно, здорово!... Но... Чёрт... Что у тебя там случилось?
— Не знаю, Михаил Константинович. Померещилось боковое ответвление, я направил аппарат к нему. Возможно, подвела автоматика, возможно, я слишком сильно нажал на джойстик... В общем, налетел на сталактиты, повредил корпус, получил разгерметизацию, потерял сознание. Чудом выжил. Ну как, чудом. Автоматика спасла. Что там было, пока я валялся в отключке, я и пытался вспомнить два дня. Я вроде бы до шлема дотянулся, и захлопнул его. Или это мне уже мерещилось, когда я задыхался. В общем, не помню, что там было. Но точно знаю, что здорово наложил в штаны. Фигурально.
— Как вернёшься на Землю, нам следует ещё раз всё обсудить. Постарайся вспомнить больше деталей.
— Нечего больше вспоминать, профессор. Я уже всё рассказал. Извините, Михаил Константинович. Я бы рад сказать, что нашёл нечто подозрительное. Но ничего такого нет.
— Жалко, Володя, жалко. Теперь нам точно закроют полёты к Морфею.
— Не расстраивайтесь, профессор, в бескрайнем небе ещё много дырявых камней. Успеют космонавты испытать себя на фобии.
: 1044 
: 0 
