Книжный магазин «Knima»

Альманах Снежный Ком
Новости культуры, новости сайта Редакторы сайта Список авторов на Снежном Литературный форум Правила, законы, условности Опубликовать произведение


Просмотров: 421 Комментариев: 2 Рекомендации : 1   
Оценка: 6.00

опубликовано: 2015-03-26
редактор: Владислав Резников


У Паши выходной | АЛИК | Рассказы | Проза |
версия для печати


У Паши выходной
АЛИК

Паша Неупокоев одиноко блуждал по гарнизону военных моряков как астероид по просторам бескрайней Вселенной. На то было две причины: первая — этому его обязывала его собственная фамилия, и он нигде не мог найти себе покоя, и вторая — у него был настоящий полноценный выходной.
   
    Утро. Ранее осеннее приморское утро. Вы только посмотрите на эти сопки вокруг базы. Они все «горят» красным племенем багульника. Обычно Паше и еще сотням моряков, неважно — офицерам, мичманам или матросам, было всё равно. Но сегодня этот «этюд в багровых тонах» ему даже нравился. И дорога от базы в гарнизонный посёлок показалась не такой уж длинной. И навстречу ему по пути не попалась машина из штаба и флагманский специалист по соответствующему профилю, не высунулся с довольным видом из служебного УАЗа и не сказал: «Ты куда намылился, студент? А!? По всей симптоматике, я диагностирую у Вас, юноша, острое желание смыться с корабля!».
    Всё складывалось более или менее нормально.
    Добравшись с базы до гарнизона, Паша остановился неподалеку от остановки, где пассажиров ждал рейсовый в тон сопкам красного цвета «Икарус». Может и ему рвануть в краевой центр? Вот только далековато… Там! А что там? Очевидно, что он прогулял бы там изрядную часть своего жалования. Там — ресторан. Обычно, за пятнадцать минут до закрытия этого ресторана холостой офицер, чудом получивший сход на берег, как правило, забегал в этот самый ресторан с устрашающим названием, напоминавшим голливудский фильм о кровожадных акулах, едва успев снять форменную шинель или стянуть на ходу форменный плащ. Там видевшие всё и вся на свете опытные официантки, что называется сходу, давали офицерику заранее приготовленный на такой случай стаканчик водочки и какой-нибудь незатейливый салат. Всё это залпом опорожнялось за пару минут и начинало действовать уже по выходу из ресторана после его закрытия, где вечно маячил патруль, норовивший забрать в комендатуру «свеженького» моремана для выполнения своего «плана». Иногда в ресторане к скудному вышеупомянутому «меню» прилагалась какая-нибудь местная красотка, но не у всех служивых на это были деньги и, что самое главное, время.
    Паша задумался и закурил. Сигаретный дым, смешавшись с прохладным приморским воздухом, приятно «огорчил» легкие, освежил голову. Захотелось снять черную форменную фуражку. Но Паша не успел додумать свою мысль, настроиться на лирический лад, а сигарета на третьей затяжке выпала изо рта. Его кто-то сильно хлопнул сзади по плечу, так что через куртку почувствовались винтики крепления звездочек на погонах куртки. Раздался громкий мужской голос: « К Ж М ?! ». Можно было даже и не гадать, кто это, так такой был на весь гарнизон только один. Звали его Майоров Паша, он же — «Паша-с-пальчик». Про себя Паша Неупокоев заметил: «Это не к добру. Дурной знак, встретить «С-пальчика» в гарнизоне ранним прекрасным утром в свой полноценный выходной!».
    Капитан 3-го ранга Майоров Паша служил когда-то на эсминце, рядом с которым частенько швартовался и корабль, где обитал Паша Неупокоев. На тот эсминец отправляли всех матросов, кто систематически нарушал воинскую дисциплину, совершал дерзкие выходки, с кем нельзя было совладать ни командирам, ни начальникам, а также тех, кому в тюрьму ещё рано, а на дисбат уже поздно. Паша-с-пальчик на том эсминце когда-то исполнял обязанности командира минно-торпедной боевой части (БЧ-3). Но на том корабле давным-давно не было уже ни торпед, ни мин. Винты и те были сняты. То ли из жалости к нему, то ли из-за того, что ему было недалеко до пенсии, с флота Майорова Пашу не выгоняли, давали ещё послужить, да и к тому же он по молодости лет случайно совершенно получил Орден за один вполне мужественный с одной стороны, и абсолютно безрассудный- с другой стороны поступок.
    Адмиралам Тихоокеанского флота выгонять такого безобидного "орденоносца" со службы было как-то не "с руки".Но потом Пашу Майорова уже не стали и на тот эсминец пускать, хотя это было проржавевшее «железо», послевоенной постройки. Паше-с-пальчику доверили сидеть на маленьком контрольно-пропускном пункте, стоявшем у выхода с корабельного пирса. У него был огромных размеров живот, больше чем у любого баварца, пьющего пиво с первого дня своего рождения. Матросы сшили ему один ремень из двух, потому что другого ему на складе обмундирования подобрать не могли. Если Паше случалось слегка нагнуться, то пуговицы на шинели автоматически «отстреливались» спереди и на хлястике сзади. Ему давно уже перестали выдавать пистолет, а, заступив на службу, вместо кортика он подвешивал дежурный муляж — ножны и припаянную к ним рукоятку от кортика, без лезвия. Когда кто-то проходил мимо будки, Паша каждому громко говорил: "К Ж М!? ". На его языке это означало следующее: "Как жизнь, молодой? ". Знавшие его также громко отвечали ему: "О Т М! ". Это означало "Отъеб…есь товарищ майор". Если же кто-то из старших по званию, командиров или начальников всё же начинал Пашу-с-пальчика отчитывать, а по-флотски проще говоря "строить", то тот с равнодушным видом выслушивал всё сказанное в свой адрес, глядя мимо собеседника куда-нибудь в район мочки уха и потом с невозмутимым видом говорил: "А связка из пяти ломов, как правило, тонет! ". Никто не помнил, чтобы разговор после этого когда-нибудь продолжался.
    Паша-с-пальчик редко улыбался. Но и жизнь ему тоже «улыбалась» редко. А ещё у Паши-с-пальчика было редкое свойство: он феноменально чуял запах выпивки словно акула чует запах крови за сотни километров от потенциальной жертвы, чётко распознавал его, определял координаты участников выпивки и пока те в компании ещё только собирались выпить по второй, то Паша уже оказывался тут как тут, как говорится ко всеобщему онемению публики. Так и стояли напротив друг друга в тот момент два Паши — один, которому жизнь не улыбалась, и второй, у которого был выходной. Паша-с-пальчик был что называется сродни библейскому старцу: «в возраст вериться с трудом, а сам факт существования никак и ничем не опровергнешь». «Ну чё, старлей, есть чё выпить, а, молодой?», — спросил тот Паша, что постарше. — Можно одеколону, а?...Чё молчишь как партизанка Зоя на допросе?». Паша Неупокоев, мотнул головой, поправил фуражку и пошел в сторону гарнизонного общежития. Он показал Паше-с-пальчику неприличный жест, согнув руку пополам в локте и больше не оглядывался. Тот крикнул ему вдогонку: «Я к вам зайду сегодня вечером, караси! Чтобы выпить было чё! Слышь меня...!». Паша Неупокоев подумал про себя: «Да пошёл, ты на… Ну уж нет уж! Хрен тебе, майор пузатый. Сегодня у меня — выходной! К чёрту! Надоело. Пить не буду — завтра на корабль. Хоть один день по человечески проведу».
    В голову с попутным ветром залетали обрывки мыслей, и сразу же вылетали. Не задерживались долго. Ему вспомнился один из персонажей фильма "Пятнадцатилетний капитан", который говорил: "...я не Негоро! Я — Себастьян Перейра... ". Этот момент Паше очень нравился. Ему тоже хотелось также выразительно, чтобы всех проняло, сказать сразу же всем и на корабле и в гарнизоне : "...я — не Неупокоев Паша! Я — ящерица с острова Пасхи! Верните меня на родину и больше не трогайте... ". Хотелось сказать. Так.
    Но на нём форма старшего лейтенанта ВМФ СССР и у него выходной....Хотелось за полдня объять весь мир или хотя бы ту его часть, что не одета во флотскую форму, имеет вполне приличный вид, где нет запахов...ну тех специфических запахов, по которым угадывается эсминец, крейсер, сторожевой корабль, а также население, его заполняющее и вообще всё, что окружает эти металлические конструкции в радиусе нескольких десятков-сот метров. "Может сходить пеленгаса половить? А! Тоже мысль...сейчас нажрался гад за лето...толстый, жирный...вот бы чёрта такого выловить на цветные проволочки с белым пенопластом. А лучше двух, или ещё лучше — трёх! Мысль!...но одному не хочется, да и снасти надо искать... "...А сумки полные кефали Паша с рыбалки приносил... ". Фу ты чёрт-какая ересь... ", — так думал про себя Паша и перед глазами его стоял образ свежевыловленного жирного пеленгаса, которого можно запечь за общежитием на примитивном костерке на обыкновенной веточке. Мысль о пеленгасе вылетела из головы и ударилась о входную дверь гарнизонного общежития, а точнее в то, что от неё осталось или то, что когда-то было этой дверью. Над дверью почему-то горел фонарь, освещая повешенную каким-то чудаком-шутником табличку "Стой! Кто идёт! ".
    Когда Паша поднялся на нужный этаж общежития, где у него была комната, то первым кого он встретил, был Коля. Этот весьма «перспективный» военный вот уже лет пятнадцать ходил в звании капитана и столько зря извёл бумаги на рапорта начальству о переводе на берег или увольнении из Вооруженных Сил, что если бы об этом знали заранее, то не стали бы строить целлюлозно-перерабатывающий комбинат на берегу чистого озера Байкал. Коля был, что называется, флагманский «мускул». Отвечал за физподготовку всего состава бригады кораблей, где служил и Паша. Коля весил почти 100 кг. И ростом был около двух метров, а когда Паша впервые встретил его в общежитии, то у него было впечатление, что произошло солнечное затмение, так Коля с трудом вписывался в узкий дверной проём. Когда-то Коля был подающий надежды спортсмен в спортшколе ЦСКА. Он хорошо плавал и хорошо ухаживал за одной девушкой — дочерью одного высокопоставленного армейского чиновника. Воинскую присягу Коля принял в бассейне, в трусах с ластами и не снимая очков и резиновой шапочки. Ему открывались широкие горизонты большого спорта, не обремененного тягостью и лишения службы. Казалось, что Коля к ним, к этим горизонтам быстро приблизиться, настолько быстро, как он доплывал от одного бортика бассейна к другому, но та девушка неожиданно забеременела от Коли, а сам Коля к полной неожиданности её родителей наотрез отказался на ней жениться. Заманчивые горизонты от Коли слегка отодвинулись, а вот тяготы и лишения воинской службы приблизились вплотную и несостоявшийся Колин тесть приложил к тому всё своё могущественное влияние.
    Очень скоро эти «горизонты» распростерли Коле свои широкие объятия, когда в воздухе запахло приморской сыростью, водорослями, корабельной гарью, шаровой краской, суриком, матросскими ботинками — "прогарами", кислым борщом с камбуза, одним гальюном на весь экипаж и тоской по прежним безмятежным временам. Коля запинался о все комингсы на корабле, разбивал лоб о переборки. При проектировании корабля, где он оказался, не были учтены внушительные габариты самого Коли и никто толком не понимал что с Колей делать на службе. Но Господь всегда что-нибудь даёт, когда забирает. Такие как Коля очень нужны были, когда на день ВМФ, да и не только проводились различного рода состязания. Воздух сотрясали флотские вопли: «Давай, Коля, давай, порви их всех! Налегай на весла, Коля, «сделай» их. Ура!». И Коля рвал, в смысле канат, при его перетягивании, и ломал, в смысле весла, на шлюпочных соревнованиях. Так он и болтался между корабельными обязанностями и спортмероприятиями. Вскоре и вовсе перестал появляться на корабле, а большую часть времени проводил в спортроте и поездках между своей базой и краевым центром. И всё было бы не плохо, но тоска по жизни столичной привела к любви, но только к иной «Столичной», а также всем её всевозможным аналогам.
    Коля, по мнению Павла, был довольно славный малый, любил переиначивать его имя на разный иностранный манер, но у него было два недостатка. Коля был слабовольный и не умел никого, кроме самого себя, слушать. Помимо этого, он очень любил, что называется «садиться на хвост» и одалживать деньги, но никогда их обратно никому не возвращал. Поэтому когда Паша увидел Колю на кухне общежития, то поначалу обрадовался, но радость быстро улетучилась.
    — Здорово, Коля? Как жизнь тыловая? Ты чего там «химичишь», а? Ты же флагманский «мускул», а не флагманский «химик»?
    — Привет, герр Пауль! Да вот суп варю. Цыпленка достал.
    — А-а-а… а я то думал опыты какие-то на кухне ставишь с водой и курицей. Суп он варит, ну надо же, видели вы его. Угостишь супом-то?
    — Пабло, если бы ты был испанцем, знаешь, какая у тебя фамилия была бы, нет? Десперадо! О! Здорово, да? Откуда знаю? Да вон у меня на шконке книжонка валяется, вычитал.
    — Какой ты умный Коля. Чего ты до сих пор майора не получил?
    Тут Паша понял, что совершил ошибку, сказав это Коле, для которого задержка в звании была больным и любимым мозолем, на который наступать было никак нельзя. Тот нахмурил брови, надулся и Паша понял, что его шансы попробовать Колиного супа сильно поубавились. Но если сказать честно, то насчёт супа у Паши шансов не было вообще. Впрочем, как и у самого Коли. Потому что как только Коля этот самый суп сварил и, оставив его на кухне, отлучился с неё на пару минут, то вернувшись обратно, кастрюли с супом он не обнаружил.
    Кто-то украл Колин суп. В приступе ярости Коля выломал в общежитии двери в нескольких комнатах, но обнаружить свой суп «по горячим следам» ему не удалось. Коля метался по этажам как раненый зверь, свирепствовал. Паша понял, что перспектива выслушивать скорбный Колин трёхчасовой монолог о несправедливости судьбы, людском коварстве и манящих Колю прелестях столичной жизни его не очень радует и поэтому ушёл из общежития, предусмотрительно оставив дверь в свою комнату открытой, на случай возможного со стороны Коли обыска. Красть в комнате у Паши всё равно было нечего.
    На улице возле подъезда Паша встретил знакомого капитан-лейтенанта с соседней плавмастерской. Раньше они служили вместе на одном корабле. Юра сидел с печальным видом на лавочке и курил.
    — Ты чего такой мрачный? У Коли-«мускула» кто-то суп спёр, представляешь?», — сказал Паша.
    Юра, которого все звали «Юрий-колени внутрь», молча докурил сигарету, только потом ответил:
    — Да, я слышал рёв этой раненой белуги. Годзилла, бл..ть! Я от греха подальше вышел на улицу. А то перепадёт ни за что. Мне завтра за моряками молодыми ехать, представляешь геморрой какой…
    Они расстались. Что, правда — то правда. Ехать за молодым пополнением — одна головная боль и нервотрёпка. Юра не посмотрел вслед уходящему Паше. Он смотрел вовнутрь себя и спрашивал, как же так получилось, что он, приложив столько много усилий для того, чтобы остаться после выпуска служить на Черноморском флоте, всё-таки оказался здесь на "чилиме". Как?! Корабль, куда его распределили, вскоре перегнали на другой флот, где погода была — не погода, а сход — не сход. Оглядываясь вокруг, Юра ловил себя на мысли, что он уже и сам не верит, что когда-то ходил по уютным севастопольским улицам, где росли каштаны и кипарисы. А здесь. Юра, мельком оглянулся и со злостью сплюнул. "Я, бл...ть как набоковский Цинциннат Цинциннатович, ожидаю тут казни, но вот чего -то всё не казнят и не казнят. Когда же мне с любезного разрешения публики наденут красный цилиндр, а? Лучше бы расстреляли сразу после выпуска... ", подумал Юра и опять закурил.
    К лавочке, где сидел Юра, подошел бездомный пёс, боязливо виляя хвостом, он приблизился к Юре. Потом, прищурился, лег на бок. Со словами "Сократись, Сократик! ", — Юра бросил в пса недокуренный окурок и пошел в столовую.
    Однажды Юра кое-как выпросил у себя на корабле отпуск, и поскольку была зима, то он решил воплотить свою давнюю мечту и съездить туда, где обычно катаются на горных лыжах. Это дело ему сильно нравилось. В смысле лыж. Взял путёвку, в общежитии потом всем демонстрировал свои собственные изогнутые палки, короткие и широкие лыжи «Элан», ботинки, в которых можно было стоять, только, согнув ноги, и, сведя коленки, вплотную друг к другу. Он показывал офицерам, какую позу принимает горнолыжник при спуске. Над этим все смеялись и не понимали, откуда у Юры такое специфическое хобби. Из-за этого его и прозвали «Юрий-колени внутрь». Он был с Горьковской области и первое время так «о»-кал, что с него все поголовно ухахатывались. Это было забавно, вносило оживление в однообразную флотскую жизнь, ведь как говорится «на безделье и драка — событие». Когда пришло время Юре возвращаться из отпуска, то в часть прибыл не он сам, а телеграмма, что он, катаясь с лыж, упал и получил травму. Сие обстоятельство сильно испортило начальникам Юры жизнь. Он долго лечился и после этого прибыл, наконец, в часть, на корабль, но как оказалось, при падении он так сильно ударился головой, что знания Корабельного Устава ВМФ, флотской организации и материальной части крейсера, где он служил, навсегда вылетели из его головы. Командир корабля, где служил Юра, пообещал тому, что тот получит очередное воинское звание только после объединения Северной и Южной Кореи. Ну, то есть очень не скоро. С крейсера его перевели на плавбазу (ПМ), откуда он «с тоской взирал» на старшее, его и прочее другое поколение.
    «Интересно, кто же всё-таки спёр у Коли суп? У кого хватило смелости. Если этот «кинг-конг» узнает, он же порвёт того как тузик грелку! Нет! Как викинг лягушонка. Точно. А с Юрой что-то не так… Он или пацифист, или гомосексуалист, или идеалист, что, в принципе, для флота — одно и тоже. Ни то, ни другое не приемлемо. Любое отклонение от нормы и все! Как говорит наш комбриг «Пиз…ец — мечтам, конец — карьере!». На флоте ты или служишь или нет, больных нет, есть живые и мертвые», — думал про себя Паша. Ему немного было жаль Юрика, но только немного, поскольку это только в патетическом кино лозунг «Один — за всех и все — за одного», на флоте же чаще всего «Каждый — за себя». «Это его выбор, а это — мой выходной, и пошли вы все со своими лыжами, супом, пополнением… КЖМ… хреново…товарищ майор. Куража нет, «бабок» нет и баб нет. КЖМ… Припрется же гад вечером…», — продолжал думать про себя Паша и не заметил, как сделал уже два круга по гарнизону.
    Он зашел в столовую, где за соседним столиком сидело два знакомых офицера. Они поздоровались. Паша съел отвратительный холодный рассольник, пирожок с неопознанной начинкой, выпил два стакана теплого чая и опять подумал, что сегодня он дал себе слово «Ни капли!».
    Одного офицера звали Гриша, а второго, если он не ошибся, Сергей. Про последнего он почти ничего не знал, так как тот был младше, а Гришу знал прилично. Один раз он и еще несколько офицеров двое суток подряд играли в преферанс. У Паши тогда игра "шла" и он был в хорошем расположении духа и всё время напевал песенку из репертуара А.Вертинского : "...матросы мне пели про остров, где цветёт голубой тюльпан, он большим отличается ростом, он коварный и злой великан, а я пью горькое пиво, улыбаясь в глубине души, ещё где-то поют красиво, в нашей земной глуши.... ".
    Про Гришу говорили разное, не знаешь, кому верить, но Паша точно знал, что не было на свете вещи, о которой Гриша бы не знал. Паша подошел к их столику и поздоровался.
    — Здорово, гвардейцы! Чего нового, на «консервке»? Все живы, здоровы?
    — Здорово, сам-то как, салага? Как там, ещё поют красиво в нашей приморской глуши? Сход, что ли дали, а, салага? Пахан, слышал замполит БЧ-7 на «Узбеке» умер? Да-а-а! Такая хе..ня! Завтра утром похороны. Вот так, только майора получил и всё- алес! Герр — Официеэрр-капут!
    — Да вы, что, ну ни фига себе…!!! Я же его, вот как…пару дней, фу ты чёрт… ну дела…вот жизнь…
    — А вы сами-то чего, как две мумии, трезвые. Взяли бы чего-нибудь. Накатили бы? Чего вы как на поминках. Ну умер, подумаешь... все сдохнем... да здравствует освободившаяся должность, что сами не знаете, как оно всё?!
    — Ладно, ладно, не пыли, всё и без тебя понятно. Я только с караула сменился, поспать хочу (это — Гриша), а этот только гонореей переболел. Нельзя ему, рано еще….
    — Ну, бывайте, «чилима», не хворать вам. А жалко «замполита». Всё-таки неплохой мужик был.
     — Будь здоров, "чапаевец". Ты смотри у меня, "лиловый негр", не загуляй в "притонах Сан-Франциско", я к вам вечером загляну, караси, бл...ть! Чтобы было кому "манто подать", эстет хренов, пока!
    Из столовой Паша вышел со смешанным чувством, досады, облегчения, горького осадка, надежды, сожаления, покаяния и какой-то необъяснимой потребности. Вот только в чем — не ясно.
    Пока незаметно во времени протекали все вышеуказанные события, также незаметно для старшего лейтенанта ВМФ СССР Неупокоева Павла истекало время его законного полноценного выходного дня. Ему надоело ходить в форме. Он вернулся в общежитие, а поднявшись на второй этаж, прислушался. Криков флагманского «мускула» слышно не было, но была слышна мелодия, от которой становилось еще хуже. Паша поднялся к себе на этаж. В коридоре, куда выходило пять дверей офицерских комнат, горел свет. Громко играла музыка.
    Всё было ясно. Валёк ушел в отрыв. Этот ценнейший и редкий представитель породы земноводных существ жил в соседней с Пашей комнате. Когда тот бывал трезв — милейший был человек. Но когда срывался и уходил, что называется в «штопор». Пиши — пропало! Офицерские пьянки они все, в общем-то, бесхитростные и незатейливые, как вся офицерская служба. И каждая пьянка у Валька кончалась одним и тем же: напившись, он у себя в комнате ставил на стареньком проигрывателе "Аккорд" единственную имевшуюся у него пластинку "Белый теплоход" композитора и певца Ю.Антонова, заваливался на койку и под эту пластинку отрубался часов на пять- семь:
    Я засмотрелся на тебя,
    Ты шла по палубе в молчании,
    И тихо белый теплоход
    От шумной пристани отчалил,
    И закружил меня он вдруг,
    Меня он закачал, а за кормою уплывал
    Веселый морвокзал.
    Ах, белый теплоход — Ах, белый теплоход....
    Ах, белый теплоход — Ах, белый теплоход....
    Ах, белый теплоход — Ах, белый теплоход …
    …и так пять-семь часов подряд на полную громкость, так как пластинка в этом месте заедала, но пьяный в полной «отключке» Валек — то этого не слышал, а все остальные его соседи — да! Если были в то время в общежитии. Один раз он и Валёк ездили вместе в отпуск по одной путёвке в Крым. Паше тогда мало не показалось. Валёк напивался каждый вечер и становился похожим на фауст — патрон в руках пьяного рекрута из гитлер-югенда. Паша поклялся, что больше не будет иметь с Вальком никаких общих дел. Никогда.
    Паша посидел немного у себя в комнате на шконке. Оглядываясь по углам, как будто надеясь найти новые элементы интерьера в этой Богом забытой конуре. Он хотел помыться и переодеться. И сейчас ему этого особенно захотелось. Хотелось сменить кожу старшего лейтенанта флота на другую — обычного обывателя. Такого, какого не преследуют эти проблемы и неудобства. Но, но…! Горячей воды в душе на первом этаже уже давно как не было, а переодеваться …переодеваться — ещё больше смысла не было.
    Паша подумал: «Может зайти к Светке? А что? Тоже вариант, вот только…». Он вспомнил, как полгода назад Светкин муж бегал за одним мичманом по всему гарнизону с заряженным пистолетом, подозревая, что ему приходится делить бескрайнюю Светкину любовь между собой и этим мичманом. Потом оба сидели на гауптвахте, а Светка на три месяца уезжала к матери, где наплакала во все жилетки, что были у мамы, подруг и дальних родственников последних. "Нет, не пойдет…", — решил Паша.
    «Да…вот такая она любовь…», — подумал он про себя и вдруг вспомнил. Отчетливо вспомнил свою первую любовь. Ее звали Оксана. Она жила в краевом центре, ну то есть в крупном портовом городе, числилась в каком-то институте и занималась преимущественно тем, что прогуливала честно заработанную кровью и потом в длительных плаваниях папашину валюту. Она покуривала травку, которую прятала у себя в комнате под педалями старенького пианино. Оксана весила килограммов сорок, не больше, но при этом всегда покупала две (чаще три) трехлитровые банки пива и бутылку коньяку и, загадочно улыбаясь, говорила: "... сегодня отдохнем... ". У Оксаны была тупая овчарка породы «Колли», единственным достоинством которой было то, что та никогда не гавкала и даже не скулила. Если утром овчарка видела, что Оксана спит, и выгуливать её совсем не намерена, то норовила сделать свое мокрое дело в квартире. Оксана кричала ей тогда: "Герда, су-у-у-у-у-ка! Ты куда, падла, ссать уселась, а...ну-ка пошла на коЛидор!!! ". При этом Оксана округляла глаза и всем своим видом показывала, что, мол, не фиг её поправлять, она и сама знает, что коридор, а не колидор…
    Выходной продолжался, если точнее, тёк своим чередом, уже начинало смеркаться… Паша думал про себя: «Нам говорят: надо жить. А зачем, объяснил бы кто... Нам говорят: надо любить. А кого, показал бы кто... или научил бы кто. Или вот, скажем, кто-то говорит : "Ой… они так любили друг друга... ", — а как посмотришь конец какой, так и понимаешь, что какое там — любили, лучше бы они вообще не встречались, а то, как говорил писатель Г.Миллер, "начинается с возвышенного, а кончается тем, что в закоулке дрочишь как бешеный"... Нам говорят: надо верить... А в кого, глаза разбегаются... тут тебе и Христос, тут тебе и пророк Магомед, и Будда, и Вишну, и Кришну, и Моисей, и еще черт знает кто...Так в кого же? Как выбрать, по национально-территориальному признаку, что ли? Ну, хорошо, выбрал я, предположим, Христа, а дальше что? Как потом, кем быть, Адвентистом Седьмого Дня, Баптистом, просто лютеранином или кальвинистом, а может лучше католиком, у них все таки есть Папа, а вот православные говорят, что, наоборот, они самые лучшие! Черт... как же быть-то, а...? А кто-нибудь вообще прочитал Библию от начала до конца, не важно, верующий ты или нет...? В ней (Библии) содержится шесть предостережений, адресованных гомосексуалам, и триста шестьдесят два гетеросексуалам. Это что же такое получается? Оказывается, за обычными гетеросексуалами еще тот присмотр нужен...... Атеистом быть тоже как-то не хочется. И Ленин и Гитлер были атеистами... как-то неуютно в такой компании... Ай, да не буду я вообще об этом думать, у меня, в конце концов, выходной сегодня или нет.... ?»
    И опять Паша подумал про себя, а не выпить ли ему сегодня? Но! С Гришей и Серегой он не выпил. С Пашей-с-пальчик тоже, Коля…Тот вообще дурной от одного запаха становится. Девок нет. «Нет уж, сегодня без баб и без выпивки», — говорил сам себе Паша и, оглядываясь по сторонам, он увидел в шкафу завернутый в несколько газет сверток. Ему сделалось нехорошо. Почти дурно. «Какое сегодня число? Двадцать четвертое? Завтра сорок дней как Игорька…», вспомнил Паша и, не включая свет в комнате, развернул пакет.
    Там был плащ его друга Игоря. Они вместе учились в училище. Вместе получили распределение на один флот и в одну бригаду, но на разные корабли. Игорёк съездил во второй в своей жизни офицерский отпуск и после того, как в отпуске женился, привез показать жену родителям в другой город, а потом вернулся в краевой центр и вот-вот должен был вернуться на корабль, в краевом центре на окраине, на конечной остановке троллейбуса на свою беду встретил двух недоумков — тринадцати и четырнадцати лет.
    Игорёк на тот злополучный момент времени не был в форме, и денег у него было ровно столько, чтобы доехать до гарнизона и те двое, что били его ножами в живот, ничего не знали об этом. Он хотел им сказать, что его незачем убивать, его и так "добивает" корабельная служба. А те двое, на суде тоже ничего не могли сказать, зачем именно, они убили его — Паши друга. Игорька похоронили, и Паша только-только стал от этого отходить. Они виделись редко из-за службы, но друзьями они не переставали быть. А тут такое…
    Паша хотел надеть на себя плащ Игорька… Потом надел, посмотрел в почти темной комнате в маленькое зеркало, ничего почти не увидел, что-то такое вообразил, а точнее представил себе в голове и почему-то снял его обратно и свернул в пакет. Одев снова свой форменный флотский плащ и фуражку, он вышел из комнаты и пошел к окраине посёлка.
    На окраине был отдельный КПП, где без формы не пропускали вообще, а если ты был в форме, то нужно было ещё подтвердить своё право прохода через данный пропускной пункт. На этот случай у Паши имелась в кармане плаща красная повязка «Начальник патруля». Если бы она присутствовала на рукаве, то, как правило, на этом КПП, никаких вопросов ему вообще не задавали. А если было идти в обход КПП, то это заняло бы часа четыре, а может и все пять.
    Паша, напялив на рукав вышеуказанную повязку, благополучно прошёл через КПП, и потом через заросли орешника, через овраги с ольхой и дубом, нацепляв на себя колючек и прочей растительности, спугнув не одну гадюку и бурундука, через минут сорок добрался до кладбища, где почти сорок дней назад похоронили Игорька.
    Он опустился на колени. Плевать, что испачкается плащ и придется оттирать грязь с форменных брюк. Рукавом плаща смахнул с плиты еловые ветки, мусор, опрокинутый пустой стаканчик. «Извини, друг, что вот так, не до выпивки, да и взять негде! Ты уж прости! Я посижу тут… я помню о тебе, и ты…эх, Игорёха…был бы ты рядом….жаль, а знаешь замполит БЧ-7 с «Узбека» помер? А у Коли — «мускула» суп сперли, честно, прямо с плиты… Ага… половину общаги разнес, придурок…Извини…», — говорил про себя Паша и смотрел как красные цвета сопок меркнут и на смену им приходят неизбежно цвета вечернего Приморья.
    На обратном пути, Паша, миновав КПП, спокойно шёл через расположение близлежащих частей и увидел вдоль ограждения пробирающихся украдкой двух вояк. Он и знать забыл, что у него на рукаве красная повязка «Начальник патруля». Он, по привычке своей флотской, крикнул им: «Алё, военные, а ну стоять!». Те что-то бросили и пустились на утёк. Когда Паша подошел к тому месту, то к своему крайнему удивлению обнаружил спортивную сумку, доверху набитую пивными бутылками, горлышки которых, как иголки у ежа, ощетинившись, торчали изнутри. «Да…, — подумал про себя Паша. — Ну и подфартило же кому-то». Взяв сумку, он, огляделся по сторонам, подумав про себя, а где, собственно, искать, командиров тех партизан, чей рейд он неожиданно прервал своим появлением из приморских сумерек, направился в общежитие, куда, можно не сомневаться, вскоре подтянется Паша-с-пальчик, скорее всего, придет Серега, которому нельзя, но за компанию — можно, наверняка заглянет Коля-«мускул», а отошедший от дневного загула Валёк, спросит, кто это, пока он спал, громко включал музыку.
    Вот так и закончится полноценный выходной старшего лейтенанта Неупокоева Паши. Завтра ему на корабль. Он выпьет пива. Потом уснет. «Спи, спи, «десперадо»!», — кто-то будет шептать ему ласково во сне.
    «Да сплю, я сплю, отстаньте от меня, мне завтра на корабль…», — ответит им во сне Паша. Во сне Паше «матросы будут ему петь про остров, где цветёт голубой тюльпан»... А Паша будет спать, напившись «горького пива, улыбаясь в глубине души».
    Ему будет сниться, как Себастьян Перейра, будет стучать к Вальку в запертую дверь комнаты, где на двери будет висеть табличка «Негоро не впускать!», держа под мышкой одной руки ящерицу, а другой жирного увесистого пеленгаса и будет кричать: «Ящеры живые, пеленгасы копченые, меняю на куриный суп!»
    Потом сон кончится и наступит завтра. Завтра он вернётся на свой корабль и будет ждать следующего своего полноценного настоящего выходного.

 




комментарии | средняя оценка: 6.00


новости | редакторы | авторы | форум | кино | добавить текст | правила | реклама | RSS

26.03.2024
Итальянского певца Pupo не пустят на фестиваль Бельгии из-за концерта в РФ
На сцене Государственного Кремлевского дворца 15 марта состоялся концерт «Большой бенефис Pupo. В кругу друзей» с участием известных российских артистов.
26.03.2024
Русский Прут. Красную армию не остановил даже «майор Половодье»
Гитлеровские войска от русских прикрывали не только грязь и бездорожье, но и шесть (!) рек — Горный Тикеч, Южный Буг, Днестр, Реут, Прут, Сирет. В течение месяца эти реки были одна за другой форсированы частями 2-го Украинского фронта.
25.03.2024
Кастинг на фильм про Жириновского возобновят из-за ареста Кологривого
Андрей Ковалев уточнил, что съемки фильма затормозились и скоро будет объявлен новый кастинг.
25.03.2024
В Болгарии нашли подземный зал при демонтаже памятника Советской армии
Городской совет рассмотрит отчет о международном конкурсе идей будущего объекта на месте памятника.