Я вернулся в Москву в конце 2007-го…
Вернулся, потому что случилось так, что когда-то однажды я тут родился, а там, где все это время жил, грешил и трудился — там мне было уже некуда, по разным на то причинам, приткнуть свое, как мне казалось тогда, «призвание»...
Казанский вокзал встретил меня холодной и шумной суетой, таких же, как я, только-только прибывших в столицу. Имея за плечами солидный рюкзак под названием «Стаж работы», пару потрепанных кейсов «Жизненного опыта», оставив на прежнем месте не только друзей, но и не вполне удавшийся и вполне традиционно развалившийся брак, я вышел на перрон, оставляя все далеко за пределами душного вагона и Казанского вокзала. Там же остались: пара-тройка скелетов в любимом всеми шкафу, а также... моя былая уверенность в себе любимом...
Были, конечно, и личные вещи, которые я все-таки забрал, но большинство из них уже «шли следом» и уместились в двух фирменных картонных коробках Российского почтамта. Все это уже не казалось таким уж важным по сравнению с тем, что я действительно перестал верить в себя настолько, что готов был признаться в собственной несостоятельности в прямом эфире на любом канале российского ТВ. Лишь бы меня услышали... Настолько хреново и глупо я себя чувствовал тогда. И вот, этот, не очень-то приятный груз, я притащил с собой в Москву...
Я стоял на перроне Казанского вокзала в окружении крикливых и недовольных чем-то носильщиков, пока все пассажиры «моего фирменного фургона» спешно двигались в сторону подземного перехода, ведущего в метро, не доверяя никому свои баулы и дорожные сумки. Я же просто стоял и нервно покуривал «Gauloises»: тогда, в 2007-м еще можно было купить настоящие французские «Gauloises», не тратя деньги на сомнительные российские клоны популярных марок сигарет.
В общем, я стоял на перроне, курил и думал с чего начать: ехать сразу к ближайшим родственникам в ближайшее Подмосковье или оттянуть этот момент, прогулявшись по промозглой, ноябрьской Москве до вечера? Звонить московским друзьям и знакомым тоже пока не имело никакого смысла...
И, в конечном итоге, я решил «жахнуть» грамм 100-150, где-нибудь поблизости, а уже потом думать, как справляться с постигшей меня «деморализацией» и как жить дальше вообще...
Мне повезло. Там же, на «Площади трех вокзалов», нашлась вполне приемлемая забегаловка. Я сознательно не называю это привокзальное кафе, чтобы упоминание о нем не выглядело, как неловко скрытая реклама, тем более, что это заведение и по сей день, думаю, существует. В общем, здесь я не только нашел «то», что мне нужно, но и «того», а точнее «ту», кто, наверное, и был больше всего нужен мне в тот момент...
Она и на самом деле была прелестна. Но вовсе не потому что принесла мне коньяк, пепельницу и кофе одновременно. Вовсе нет. Кокетливо предупредив, что это действительно коньяк, а не бренди, и что сама она живет в двух шагах от работы, да и работает здесь не так уж давно, она просто и ненавязчиво... улыбнулась. Просто и очень мило.
И улыбалась потом не раз, и не только мне. Делала она это не то чтобы естественно, а очень даже естественно: мне трудно описать все, что я почувствовал тогда, но это было более, чем просто улыбка, с этими безумно очаровательными ямочками на щеках...
Она просто улыбалась и больше ничего... Улыбалась, несмотря на то, что за дверью шел мокрый снег и уже изрядно потемнело за окном, как это обычно бывает в ноябре. Улыбалась, хотя до конца ее рабочей смены было еще далеко. Улыбалась, прекрасно понимая, что у нее здесь нет ни друзей, ни родственников, ни знакомых, и в комнате, которую она снимает, еще не включили отопление. Улыбалась, зная, что хозяин квартиры наверняка уже запер дверь на нижний замок, уснув пьяным прямо на кухне, и теперь его придется долго будить. Улыбалась, потому что умела, как ребенок, радоваться каждому дню, и я ей даже в чем-то завидовал, наблюдая за тем, как она ловко управляется с грязной посудой, собирая ее с освободившихся столов, и не забывает при этом как-то по-доброму улыбаться всем тем, кого обычно называют клиентами. Улыбалась, изредка поглядывая в мою сторону и играя прелестными ямочками на щеках...
Потом я уже довольно долго и тупо ждал, когда закончится ее чертова смена. Ждал, украдкой поглядывая то на часы, то на нее, то на тех, кто пытался делать ей дешевые комплименты и заказывал очередное пойло. Я не спеша пил свой коньяк и просто ждал. Ждал и думал о том, насколько она все-таки хороша со своей искренней улыбкой, и о том, что ей не место в этом «гадюшнике».
Выпил я в тот вечер далеко не 150 грамм...
Теперь, когда прошло какое-то время, думаю, что, вполне возможно, я был далеко и не первым приезжим проходимцем, кто воспользовался столь чутким гостеприимством этой милой официантки, отправившись вместе с ней будить пьяного хозяина квартиры, чтобы, согревая потом друг друга на скрипучей, полуразвалившейся тахте, в холодной, как могила комнате, до утра рассказывать друг другу обо всем.
Мы долго говорили тогда о жизни...
Вообще-то, говорила в основном только она, прильнув ко мне своим теплым, как разогретый на солнце песок, телом. А я слушал, вставляя иногда какие-то фразы, и мне было ужасно приятно чувствовать ее горячие дыхание. Я слушал ее и одновременно думал о своем. О том, что все у меня не так уж и плохо, о том, что жизнь продолжается, несмотря на промозглый ноябрь и полную неизвестность того, что меня ждет впереди. О том, что есть люди, вроде нее, которым куда хуже, чем мне, и я должен, видимо, только радоваться тому, что я не в их числе.
Я слушал ее, наслаждаясь удавшимся вечером и эгоистично думал о себе...
Мы расстались ранним утром, как ни в чем не бывало. А точнее, будто ничего между нами и не было вовсе. Как расстаются старые школьные друзья после хрен уже знает какой встречи выпускников, вполне сознавая, что следующей такой встречи, скорее всего, не будет. Но со стороны все это почему-то выглядит всегда совсем иначе: как будто вот-вот пройдет еще неделя, а то и меньше, и мы вновь встретимся в своем классе, за одной партой...
Тогда почему-то именно это мимолетное свидание с незнакомой мне официанткой из обычной привокзальной забегаловки, которых в Москве «хоть пруд пруди», принесло свои результаты: тем же утром я был первым посетителем ближайшего интернет-кафе. Рассылая куда ни попадя резюме, я радовался тому, что у меня хватило мудрости не звонить заранее родственникам, у которых собирался остановиться: ведь я задержался на целые сутки, которые изменили меня, только сошедшего с поезда, сильнее, чем их мудрые советы. А их, этих советов, потом было более чем достаточно...
Думаю, им и сейчас не нужно обо всем этом знать.
Но и теперь, когда прошло уже немало времени, я почему-то нет-нет, а вспоминаю черты той улыбчивой девушки, с милыми ямочками на щеках, которая, возможно, давно и не работает в том самом кафе. Так случилось, что благодаря ей я понял, что вовсе не важно, измотанным, растерянным или изрядно потрепанным ты приехал на «Площадь трех вокзалов». Главное — верить в себя, знать, что есть те, кто верит в тебя, и никогда не бояться искренне верить в то, что именно так все и есть. И тогда уже нет смысла раздражаться, обращая внимание на вечную суету проходящих мимо и занятых только собой людей, на монотонные призывы привокзальных носильщиков и укоризненные взгляды всех тех, кто никогда и ни во что не верит.
Возможно, она и не вспомнит меня, встретив на «Площади трех вокзалов» или еще где-то. Наверное, это и к лучшему... И неважно, где все это произошло на самом деле: на этой шумной столичной площади, в подземном переходе провинциального города N или на неизвестном перекрестке пыльных дорог, посреди поросшей ковылем степи. Ей-богу — это уже совсем не важно...
Буквально через десять дней после приезда я уже работал руководителем отдела в одной довольно крупной московской компании. Это, в конечном итоге, так и не принесло мне ни счастья, ни удовлетворения, ни внутреннего спокойствия. Ничего, кроме каких-то денег (в смысле какой-то зарплаты), растраченных нервов (в виде постоянной бессонницы) и появившейся вдруг неприязни к своей работе (видимо, в качестве дивидендов и бонусов)... Проработав там два с лишним года, я благополучно уволился и, сменив за довольно короткий срок еще пару компаний, окончательно разочаровался в том, чем мне все это время приходилось заниматься.
Благополучно похоронив свое «призвание» и рюкзак со «стажем работы», я понял, что для хранения «жизненного опыта» тех двух кейсов, с которыми я приехал в Москву, явно будет маловато...
Но «Площадь трех вокзалов», наверное, навсегда останется для меня тем самым «Островом надежды», где совершенно незнакомый, но искренний и щедрый на чувства человек, подарил мне однажды, пусть и не любовь, но уверенность в том, что завтра будет лучше, чем вчера.
Думаю, у каждого из нас есть своя собственная "Площадь ... " и свой собственный "Остров ... ", надо лишь найти его в закоулках своей памяти и улыбнуться, вспомнив ту самую улыбку того единственного и неповторимого, кто умеет это делать так искренне и нежно, словно говорит только тебе: "Не переживай, все хорошо. Все хорошо. А будет еще лучше, вот увидишь... " И ты веришь, совершенно не понимая почему.
Просто веришь, вспоминая эту улыбку со знакомыми ямочками на щеках...
26.03.2024 Русский Прут. Красную армию не остановил даже «майор Половодье»
Гитлеровские войска от русских прикрывали не только грязь и бездорожье, но и шесть (!) рек — Горный Тикеч, Южный Буг, Днестр, Реут, Прут, Сирет. В течение месяца эти реки были одна за другой форсированы частями 2-го Украинского фронта.