Дело было заграницей: возле Льежа, рядом с Ниццей. В старой, маленькой избушке, прямо на лесной опушке, доживала дни старушка вместе с верною подружкой: кислородною подушкой.
И была у бабки внучка. Внучка была чисто «штучка»: водку как кисель хлебала и без денег «в долг давала», шапку красную носила и косила под дебила. В-общем, в маму дочь пошла, вот такие, брат, дела. В ее маленькой головке мысль одна всегда зудела: престарелая бабуля два гектара чернозема вместе с домиком имела. А еще сказать вам надо: чуть попозже, в этом месте проведут олимпиаду. Чтобы землю ту продать — надо бабку закопать. А пока она жива, нужно ей харчей подбросить: раз в неделю или два.
Вот и в этот самый раз: мамка в сумку собирает продовольственный запас. А дочурка рядом вьется, за щекой мгновенно пряча все что «свистнуть» удается.
— Отнесешь своей бабульке леденцы-свистульки. Пусть без нас там не грустит: и сосет пусть, и свистит. Пирожки снеси с лягушкой — очень любит их старушка. Отнеси ей молока — пусть немного пожирует, раз не померла пока. Да смотри мне, по дороге, ничего ты в ней не трогай. Там в корзинке накладная: пусть по ней все принимает.
Натянула девка шапку, пирожки взяла в охапку, на икону помолясь, в путь-дорогу собралась. Путь лежал пред ней не близкий: за щеками по ириске и под шапкой огурец — вдруг взгрустнется, наконец.
Через лес тот путь лежал, а в лесу, в голодных муках, волк без мяса умирал. Ел кору, жевал траву: вот ей-богу, я не вру. Как увидел волк девчонку, отложил траву в сторонку, прекратил кору жевать, стал слюною истекать. В голове одна мысля: сразу съесть иль опосля. Он выходит из кустов, пряча ножик и дубинку за резинку от трусов.
— Здравствуй, милая девица. Как тебе, такой хорошей, здесь случилось очутиться?
— Да об стенку, блин, убиться. Не поверишь, меня мать стала к бабке посылать: отнести еды, соленья и измерить ей давленье. Бабка ведь на ладан дышит — иногда меня не слышит. Видит тоже через раз. Вот и ждем чтоб у старушки к жизни интерес угас.
— Ну и детки, вот те раз — кровопийцы высший класс.
— Этот треп без перспективы уж порядком задолбал — ты налево, я направо. Все, лохматый, убежал.
От такого обращенья волк конкретно обалдел — он на миг забыл что три дня не ел. А когда сообразил, то от девки в красной шапке на дорожке след простыл. Почесал в затылке серый — надо что-то дальше делать. Надо к бабушке бежать, там двоих за раз сожрать.
Волк пустившись со всех ног, обогнать девчонку смог. В дом проник и в тот же миг он издал победный крик.
— Прекращай старуха плакать — я голодный как собака. Уважая твою старость, я жевать тебя не стану. Мясо, жаль, не молодое, но сойдет сейчас такое.
Волк, хотя и извинился, но сожрал — не подавился. А потом надел на тушку её старую «ночнушку», натянул ее чепец — лег в кроватку, молодец. Ждет в кровати ее внучку — хвост трубой и глазки в кучку.
А девчонка в это время облегчает ноши бремя: приземлившись на пенек доедает пирожок. После, сыто потянувшись, на траве в кольцо свернувшись, приготовилась поспать, чтоб желудочные соки все смогли утрамбовать. Волк же места не находит: по избушке кругом ходит. Видно бабка та в утробе беспокойно очень бродит.
Но вот день идет к концу, и девчонка в красной шапке проскрипела по крыльцу.
— Тук-тук.
— Кто стучится в двери?
— Друг.
— Шапочка, да ты ли это?
— Я. Пришла к тебе с приветом.
— Приболела я слегка. Ты сильней по двери стукни, чтобы снять ее с крючка.
Шапка очень постаралась — дверь с петлями оторвалась. Девочка зашла в избушку — там внутри лежит старушка.
— Как-то ты вдруг посерела?
— Я три дня уже не ела.
— Что-то голос грубоватый.
— В том гормоны виноваты.
— Серый волос у тебя?!?!
— На гормонах сижу я. Вот и шерсть распространилась: от ушей и до ... везде.
— Что-то ушки стали больше?
— Ты б еще ходила дольше... Мне уже без сигарет свыше суток жизни нет. Нет махорочки на кухне, вот и уши то распухли.
— И еще один вопрос и закончим сей допрос. Что-то челюсть удлинилась.
— Вот и все, договорилась... Знай, девчонка, твоя бабка вся в желудке без остатка. И тебе сейчас «ку-ку» — шапка в собственном соку...
— Я уже дрожу как лист, волосатый фетишист. Ты, когда в чепец рядился, там, внизу, не шевелился?
Волк зубами оскалился. Девку за ногу схватил и мгновенно проглотил.
Мимо дома, без заботы, шли охотники с охоты. Шум в избушке обнаружив, обнажили свои ружья. Волк в испуге влез под стол, но от мести не ушел. Дали волку палкой в ухо, распороли ему брюхо: девку вынули, старуху.
— С возвращением, девчонки.
— Отойдем, давай, в сторонку.
Шапка с видом деловым что-то парням говорит. Те согласно покивали и за ноги бабку взяли.
— Вы куда меня, ребятки?
— Поиграть хотим мы в прятки.
Затолкали бабку снова в брюхо к волку чуть живому. Только начали сшивать — бабка принялась орать.
— Это что же за дела? Я внутри уже была. Пожалейте мою старость — мне недолго уж осталось. Может денег вы хотите?
— Вы, бабулька, не шутите. Умолять уже нас хватит — внучка нам за все заплатит. Твоего «бэу»-товара нам не нужно даже даром.
Вобщем, бабушку зашили, волка в яму положили — написали в протокол, что из бабки дух ушел.
Мы на том закроем дело: волки сыты, овцы целы. Зло наказано с умом: подавилось зло добром.
26.03.2024 Русский Прут. Красную армию не остановил даже «майор Половодье»
Гитлеровские войска от русских прикрывали не только грязь и бездорожье, но и шесть (!) рек — Горный Тикеч, Южный Буг, Днестр, Реут, Прут, Сирет. В течение месяца эти реки были одна за другой форсированы частями 2-го Украинского фронта.