На своем веку он ни разу не видел летающих тарелок — да и слава Богу! Хоть, где-то краем уха и про те раньше слыхал, а теперь уже доложили из достоверных источников…
— Ой, — держалась одной рукой за голову Алёнка, — Виталик, уж этот Виталик: сколько он у Полины крови попил!.. Грязный какой-то — постоянно. Полина раз старпома привела: «Вот, посмотрите на его внешний вид!». А старпом наш — ты же его, рохлю, знаешь: «Ну что ж ты так, Виталик!». Постоял, пожурил ласково, можно сказать, и ушел.
— А готовил-то хорошо?
— Ты знаешь, — справедливая во всем и ко всем камбузница старалась и здесь быть объективной, — вот когда захочет — сделает! А не захочет, — она красноречиво махнула рукой.
— А народ как — счастлив был? — все выспрашивал Овсов о своем предшественнике, что был судовым пекарем — третьим поваром в предыдущем рейсе.
— Народ? — Алёна даже вернулась из посудомоечной, куда было уж зашла. — Они его через раз прибить грозились! Однажды, бляха медная, варил кашу на полдник — манную. А каши он так и варил — мешает стоит, мешает, потом давай воду отливать, потом сырой водой доливать — в итоге, так и сварит — фигню (Алёнка, впрочем, вклеила здесь словцо покрепче) какую-то. А тут чего-то он совсем не доварил — это манку-то! — вообще сырая получилась. Ему через амбразуру из салона кричат: «Виталик, мать-перемать, каша сырая!». Он подошел, кастрюлю по-деловому открыл, половником зачерпнул, попробовал, и: «Нормальная каша — чего вам там не нравится?.. Нормальная!». Я думала — сейчас тарелки на камбуз полетят!
По возрасту совсем уже не мальчик, Овсов оставался в душе все таким же впечатлительным и романтичным юношей. И представлял он отчетливо после этих слов, в замедленном действии (уверяют, что в такие моменты именно в замедленном действии все видится, и все же, параллельно с прямым действием, осмысливается: «Вся жизнь в этот момент перед глазами пролетела», — уверял Овсова давно забытый армейский сослуживец, в которого протестные перестроечные демонстранты пульнули кирпичом) метко запущенную чьей-то верной рукой в порыве праведного гнева тарелку… И летит,, завораживающе вращаясь двумя синими каемочками по краям, опознанный, так хорошо знаемый объект, щедро расплескивая и разбрасывая метеоритным облаком по сторонам причину состоявшегося полета. И прилетает, конечно — прямо в лоб: точно по задуманной траектории…
Ужасающий грохот, словно усиленный неведомой акустикой, потряс камбуз, а вслед за ним бухнул и другой. Это выскользнула из рук-крюк задумавшегося повара пара тарелок, и «раскокались» те, конечно, о палубу в мелкие осколочки. Высунулась Аленка, молчаливо смерив укоризненным взором незадачливого Овсова, за которым раньше таких грехов сроду не водилось. А из салона понеслись страшно радостные возгласы моряков:
— На счастье!
— Давай еще одну!
Космос постылого замкнутого пространства ненадолго ожил хоть каким-то событием, заискрился керамическим крошевом, звонко просигналил из самых глубин камбуза признаками нормальной жизни. Народ был счастлив!
Нет, Овсов не видел на своем поварском веку летящих на камбуз тарелок. Падающие — грешен! — наблюдал, а летающих — все не доводилось.
Пусть и дальше минуют они убогого далеко стороной.
26.03.2024 Русский Прут. Красную армию не остановил даже «майор Половодье»
Гитлеровские войска от русских прикрывали не только грязь и бездорожье, но и шесть (!) рек — Горный Тикеч, Южный Буг, Днестр, Реут, Прут, Сирет. В течение месяца эти реки были одна за другой форсированы частями 2-го Украинского фронта.