Альманах «Снежный ком»

www.snezhny.com



История, в которую трудно поверить (Глава вторая) | Arlekin | Рассказы |

История, в которую трудно поверить (Глава вторая) - Arlekin

Я никогда с похмелья не мучаюсь. Не знаю почему. Может потому, что дешёвую водку не пью и с пивом её не мешаю. Так что на следующий день, а это был выходной, с утра я сидел и пил кофе. Вспоминал вчерашний разговор и думал:
«Вот как жизнь повернулась. Средняя по доходам семья, может себе позволить купить квартиру в Германии. Молодцы они всё-таки. И не боятся».
Это было примерно часов одиннадцать утра. И вдруг в дверь позвонили, собака с лаем кинулась к порогу. Я пошёл туда же. Распахнув дверь широким жестом, я увидел на пороге моего дружищу с его Манюней. Я готов был увидеть кого угодно, но только не их.
— Привет, заходите, — выпало из меня удивлённое приглашение.
Они зашли.
— Привет-привет, — быстро затараторил дружище, и показал пальцем на Манюню, — Вон скажи ей, что мы с тобой договорились встретиться сегодня с утра.
Он врал. Мы не договаривались.
Манюню на самом деле звали Мария Константиновна. Она была эффектная настоящая русская женщина, всегда опрятная и приятно пахнущая. Ей, как никому, удавалось скрыть под одеждой все свои недостатки и показать достоинства. Даже домашний халат на ней сидел очень эффектно, удивляя всех тем, что фигура у неё, за все прожитые годы, совсем не изменилась. Она была серьёзная и не глупая, про таких говорят — за ней, как за каменной стеной. Раньше мы часто ездили к друг другу в гости, но потом как-то разбрелись каждый по своим заботам и теперь виделись только по праздникам и то не по всем.
Дружище с большим пакетом в руках сразу пошёл на кухню и начал выкладывать из него на стол банки с пивом и какие-то свёртки, видимо с едой внутри.
— Ты с ума сошёл, — сказал я, глядя на него.
— Это ты с ума сошёл, — ответил он и, кивнув на бокал с недопитым мной кофе, продолжил, — Кофеёк гоняешь, а настоящие мужчины во, — и он показал рукой на, уже выставленную на стол, батарею из банок с пивом разной масти.
— Звездец, — тихо сказал я, и обречённо опустился на кухонный табурет.
Манюня, не обращая на нас внимание, быстро распаковала все свёртки, залезла в кухонные шкафы, достала оттуда тарелки, кружки разложила еду по тарелкам, выбросила обвёртки, потом пошла в коридор взяла свою сумку и уселась между нами. Из сумки она извлекла несколько исписанных листков бумаги:
— Я поняла, что у тебя загранпаспорта нет? — спросила она без всяких предисловий.
— Нет, — ответил я, как бы не понимая о чём речь.
— Так. Вот смотри, — она показала мне верхний листок, — Я здесь написала какие нужно собрать документы для загранпаспорта. Читай, пока все трезвые.
Я посмотрел на листки, потом, подняв голову, и положив локти на стол, в упор стал глядеть на того, кто это всё устроил. А тот сидел с таким видом, что его это всё как будто совсем не касается. Он всё рассчитал правильно. Прекрасно знал, что его Манюне я отказать не смогу. Но одна небольшая зацепка, чтобы от всего откреститься у меня всё-таки была.
— А если меня шеф не отпустит, — робко начал я.
— Не принимается, — с серьёзным видом тут же осадила меня Манюня, — Кто из нас самый талантливый? Вот и покажи всем, как надо отпрашиваться у шефа, чтобы он не мог не отпустить.
И дальше она продолжала так, как будто меня уже отпустили:
— Смотри, как подадим документы на загранпаспорт, так будем знать на какое число бронировать билеты. В принципе, по оформлению загранпаспорта, визы и остальной требухи, тебе только нужно будет приходить и расписываться, а остальное мы всё устроим. Я ещё посмотрю, какие у них там экскурсии есть, выберу самое интересно, чтобы ты там не скучал.
Это было всё. Я попал, как лисица в капкан. Удивительно, лисица, быстрая и осторожная, умная и хитрая, но всё-таки попадает в капкан, а почему? Не знаю. То ли самоуверенность подводит, то ли есть кто-то хитрее её. А из капкана вырываться бесполезно, только хуже будет. И я смирился.
«Ладно, — подумал я. — Будь, что будет, мне главное живым вернуться».

На удивление шеф меня отпустил сразу, я сказал, что мне нужно уехать по семейным обстоятельствам дней на семь:
— Когда ты хочешь уехать? — спросил он.
Я ответил, что пока билеты не бронировал, потому что с ним не разговаривал.
— Ну, забронируешь скажешь.
— Да, конечно.
И это была удача. Это означало, что у меня была открытая дата для бронирования билетов.
Сразу же после того, как я объявил Манюне и её мужу, моему дружище, что меня шеф отпустил, они начали собирать меня в дорогу. Это было что-то невероятное. Они пичкали меня инструкциями. Мы часами просиживали за телефонными разговорами. Не каждый день, конечно, но всё-таки. Причём я вынужден был всё конспектировать, как студент, потому что запомнить все их инструкции было невозможно. В роли старшего преподавателя выступала Манюня. В роли преподавателя-практиканта — дружище. Ему иногда позволялось, под пристальным вниманием Манюни, провести со мной лекцию другую, но только по телефону. Личные контакты запрещались, ввиду неизбежности финала, с криками новоявленного практиканта, что мол, нам не то, чтобы хочется напиться, а нам поговорить…
Этими инструкциями они хотели предусмотреть буквально всё, чтобы никакого сбоя у меня там не произошло. И я записывал, что должен был делать, прямо с момента моего прибытия в аэропорт города Берлина. Я их слушал и удивился тому, как хорошо они там ориентировались. И, вот так по телефону, они мне говорили куда я должен идти, чтобы попасть на нужную остановку, как купить билет, допустим, на автобус, потому что билеты там продаёт автомат. А писал я так:
«Выйдя из самолёта я иду туда куда идёт весь поток пассажиров, и этот поток приведёт меня к ленточному транспортёру, где выдают багаж. Потом я так же иду за потоком, и он меня приведёт к стойке регистрации. Регистрирую прибытие».
Но адрес дома, где находилась квартира, и маршрут, как до него добраться, я должен был выучить наизусть.
— Маша, может я возьму такси? — спросил я Манюню во время такой инструкции по телефону.
— Какое такси? — нервно возразила она. — Ты скажи, на каком языке ты собрался объяснять таксисту куда ехать? Он ведь не бельмеса по-русски. Хорошо, если таксис, допустим, хохол, а если араб какой-нибудь. Да и потом, автобусом дешевле. Купишь прямо на автобусной остановке в автомате билет на три дня, он там единый на все виды транспорта, закомпостируешь его в автобусе. Номер маршрута сто девятнадцать, ты садишься и едешь до конечной. Выйдешь, перейдёшь дорогу по подземному переходу, он там от остановки недалеко. Я, правда, не помню, там из перехода два выхода, тебе налево или направо? Ну, выйдешь не туда, спустишься обратно. Короче, тебе надо попасть на другую сторону улицы, и ты пойдёшь, как бы в обратную сторону, откуда приехал, но по другой стороне улицы, — она вдруг остановилась. — Ты записываешь? — спросила она.
— Нет, — ответил я.
— А я для кого это всё говорю, скажи мне пожалуйста?
Она это сказала так, что я подумал:
«Нет, преподаватель в ней не умер».
А вслух произнёс:
— Да, пишу, конечно, ты что.
— Пиши, потом сядешь в автобус под номером девять и отсчитываешь двенадцать остановок. Успеваешь?
— Успеваю.
— Дальше, будь внимательным. Сойдёшь на двенадцатой остановке и пойдёшь по ходу автобуса, на котором приехал. Придётся немного пройтись. Дойдёшь до первого перекрёстка, переходишь проезжую часть, никуда не сворачивая, так и идёшь прямо, дойдёшь до второго перекрёстка. И вот на нём свернёшь налево во дворы, но уже не переходя улицы. Там дорога пойдёт на подъём, потом через парк, дальше спуск по лестнице до проезжей части, ты переходишь на другую сторону, повернёшь направо и идёшь до дома с большим крыльцом, там он один такой, с большим крыльцом, и прямо за этим домом забор из металлической сетки, а в нём калитка, от калитки ключ у тебя. Зашёл, закрыл. В угловой подъезд, от подъезда ключ тоже у тебя, на первом этаже квартира номер 27. Понял? — спросила она.
— Да, конечно. Квартира номер 27, — повторил я её слова, показывая этим, что записываю.
— Ладно, на сегодня всё, — она сделала паузу, — После завтра читаешь мне всё это наизусть, буду проверять.
— Я воль! — рявкнул я в трубку так, как, в советских фильмах про войну, это делали немецкие солдаты.
— Господи, — услышал я в ответ, — Взрослые мужики, а всё как дети.
— Я не «как дети», это я учу немецкий язык, — парировал я.
— Ну учи-учи, послезавтра проверять буду. Ну, пока. Я что-то есть захотела, — и она отключилась.
И всё в таком духе. Полтора месяца я строчил эти конспекты. Их накопилось солидная толстая тетрадь. Казалось, было обговорено всё и расписано буквально по часам, и деловая часть поездки, и досуг.
Деловая часть заключалось в следующем:
на другой день после прибытия я должен был, по расписанному досконально маршруту, в центре Берлина, отыскать банкомат и снять наличные с карточки, которую они мне дали. Интересно, если купить евро здесь и везти туда наличными — это будет дороже чем, если положить рубли на карточку здесь, а там снять в евро. И главное, разные банкоматы берут разные проценты за снятия наличных, поэтому я должен был идти к определённому банкомату по указанному маршруту. Потом, так же, не отклоняясь от написанного маршрута, я иду в банк. Захожу в зал, где сидят операторы и первому же говорю: «Арина Бережная». Тот показывает, где сидит дама с именем Арина Бережная, я иду к ней, показываю паспорт, доверенность, отдаю ей, запрашиваемые банком документы, она расписывается в их получении на копиях, после этого я иду в другой зал, назовём его условно «платёжный» и вношу снятую с карточки сумму, так же показав паспорт и доверенность. При случае, если Арина Бережная попросит письмо, присланное из банка, оно у меня в телефоне на электронной почте. Там в банке открытый WI-FI и я ей покажу это письмо прямо в телефоне. Всё. На этом деловая часть поездки заканчивалась. После, они мне настоятельно рекомендовали зайти в кафе, что напротив банка и попробовать местную кухню именно там. Меню, что я должен был заказать, так же было написано у меня в конспекте.
В арсенале досуга у меня было несколько местных экскурсий и одна поездка в столицу Чехии Прагу. Это всё, оказалось, можно было заказать и оплатить здесь, дома, а там только прийти вовремя в назначенное место. Манюня, сказала мне:
— Ты обязательно должен съездить в Прагу. Зная тебя, мне даже больше хочется узнать твои впечатления о Праге, чем о Берлине.
— Хорошо, — ответил я. — Будут тебе мои впечатления. Даже их впечатления обо мне у тебя тоже будут.
— Ты можешь быть серьёзным? — спросила она, и вдруг подняв указательный палец вверх, произнесла, — Кста, помни, у немцев чувство юмора притупилось еще в Великую Отечественную. Прежде чем пошутить, ты должен точно знать, что они понимают, что это ты шутишь.
— Ой, — ёкнул я с серьёзным видом, — ты сейчас что-то такое мудрёное сказала, я даже не понял.
— Это я по-немецки, — съязвила она, поняв, что я дурачусь.
— Аааа, — пропел я, изображая человека, которому внезапно открылась истина. — Ты тогда хоть как-то сигнализируй, что переходишь на немецкий, а то, видимо, грани уже стёрлись и переход не ощущается.
Последняя неделя перед поездкой прошла в ужасной суете. Неожиданный, как это всегда бывает перед отпуском, аврал на работе, я приходил домой выжатый, как лимон и буквально падал на кровать. А Манюня вдруг запаниковала, что они всё-таки что-то забыли, не учли, и нужно быстро этот пробел восполнить, она пыталась меня заставить читать мои конспекты всё сначала, но я напрочь отказывался и говорил ей, что, мол, приезжай сама и читай, подчерк у меня разборчивый, а я не в состоянии, чтобы опять всё сначала.
И вот последний день пред отлётом. Вещи упакованы, документы запакованы, деньги в надёжном месте. Багаж у меня — чемодан и сумка. Я вылетал в ночь, но в Берлине я должен был быть в десять часов вечера, сдвижка из-за разницы во времени. Дружище с Манюней привезли меня в аэропорт. И уже в аэропорту на меня вдруг напала апатия. Я до такой степени пресытился этими всеми сборами, так у меня перенапряглась нервная система, что мой мозг перестал отображать действительность. Я уже не слушал, что мне говорили в эти последние минуты на Родине Манюня и дружище. У меня не было никакой радости, что я в отпуске, и что лечу в Европу. Я летел в неизвестный мне мир, как в некуда, где меня не то, чтобы никто не знает, и я никого не знаю, где меня даже никто, и не поймёт, если я начну с кем-нибудь разговаривать. Я там для них буду, как глухонемой, то есть произносить какие-то нечленораздельные звуки, которые и речью-то не назовёшь. А ведь я должен буду ходить в магазины, ездить на экскурсии, осматривать достопримечательности, но при этом мне так же придётся изображать из себя глухонемого, как будто я, не то, чтобы ничего не понимаю, а просто не слышу. Я рисовал себе картину, где ко мне кто-нибудь подходит и что-то говорит, а я стою с таким видом, что, мол, проходите мимо, у меня «не все дома», я из России.