Альманах «Снежный ком»

www.snezhny.com



Ностальгию придумали коммунисты | voldemar | Рассказы |

Ностальгию придумали коммунисты - voldemar

У меня перед глазами разорванные листки: “”We regret to inform you…”, “mr…”, “committed а suicide…” (С прискорбием сообщаем вам… Мистер. Покончил жизнь самойбийством…(англ.)
Они — как пазлы, которые хочешь-не хочешь надо сложить воедино. Честно говоря, не знаю, зачем я это пишу и, в первую очередь, кому, но у меня четкое ощущение, что это надо написать. Может быть, эти сумбурные воспоминания и есть мой главный литературный труд, тем более что писать почему-то уже больше не хочется, совсем.
«Герой нашего времени» уже давно написан, как и «Евгений Онегин», так что придумывать мне уж точно ничего не нужно, что значительно облегчает задачу. Хотя он, назову его Василием, имел все шансы стать новым героем уже нашего времени, во всяком случае, у нас, в провинции.
Как сейчас помню, среднего роста, голова немного вдавлена в плечи, он мне почему-то напоминал какого-то кудлатого барана. Но он всегда нравился бабам, у него присутствовало истинно мужское начало, просто присутствовало и все. Никаких там магических взглядов, никакого шарма (кто знает, что это такое?) — он просто был природным мужиком. В некотором роде вымирающий тип в наше педерастическое время. Мне иногда казалось, что он — вообще ходячий музейный экспонат, а бабы инстинктивно это чувствовали и, как хорошие коллекционеры, хотели заполучить этот редкий экземпляр.
Хотя переносить его было совсем непросто. Эдакое воплощение провинции со всей ее дуростью и вечными нереализованными желаниями. Нам он казался почти стариком — ему за тридцатку. Ни жены, ни детей, жил где-то на съемных квартирах, под Городом небольшой особнячок его родителей. Мать и отец старые, он — третий, самый младший ребенок в семье. Я когда узнал, что Василий иняз закончил, французское отделение, долго ржал — с такой-то внешностью. Но язык он знал великолепно, потом еще английский самостоятельно подтянул.
По специальности никогда не работал. Вообще анархист был тот еще. Наше государство для него — извечный враг. Мне казалось, что он вообще родился с этим чувством ненависти, оно было почти иррациональным. Хотя нет, было в этом чувстве и совершенно рациональные начала. Украсть, не заплатить и копейки налогов, сделать какие-то левые накладные — я не знаю, где и когда он этому научился. Ну и работу соответственно искал себе такую — завсклад, завхоз, менеджер какой-нибудь хренов. По сути, для него это было высшим проявлением храбрости. Про свою специальность отзывался всегда неохотно:
— Ну школа, что? Двадцать-тридцать дебилов, которых нужно учить хоть как-то сносно изъяснятся. А зачем? Реально, если смогут освоить двое-трое. Так вот и дайте мне этих двоих-троих — я буду с ними работать. А остальные меня не е….т. Матерился, кстати, тоже очень виртуозно, но редко, что добавляло некой изюминки — каждый матюг — почти как праздник и всегда вовремя.
О стране вообще говорил, как о каком-то инвалиде с рождения:
— А что воровать — так по-взрослому. Надо было сразу… вот сколько нас там было, взять и разделить… все что есть поровну и сразу продать. Кому угодно. А потом народу объяснить: валите куда хотите, на Запад — на Восток, тут уже ничего вашего нет. С вами рассчитались. Конечно, процентов 80-90 в первые год-два пробухали бы всё или проиграли. Ну и хрен с ними. Зато те, которые бы остались, они б через пару лет приперлись обратно и голыми руками забрали все назад. А потом бы сказали: все, что было до этого — не важно. И создали бы себе такую новую историю, историю вечных победителей. Это как посыл. Чего тогда войну выиграли? Посыл был: «Наше дело правое — мы победим». Вот так.
Писать тоже никогда не забывал. Уникальный случай: вор, мошенник, журналист, фрилансер. Ну, тогда еще в доинтернетную эпоху мы таких слов не знали. Серьезных денег этим он, конечно, не зарабатывал, но писал постоянно. Причем обо всем. Высший пилотаж — устроить срач или пикирование в какой-то местной газетенке по поводу очередного очень важного социально-политического явления. В роли двух непримиримых оппонентов, конечно, Василий. Когда он все это успевал?
Меня он выделял из общей компании, учил жизни:
— Темы никогда не важны. Это дурь. Любую тему можно высосать из пальца. Это недотраханные выпускницы филфака вечно темы ищут. Главная задача — заработать на гандоны и бутылку. На это писаниной у нас заработаешь. Все остальное — не важно. Важно только количество строк. В любом случае — освоишь — голодным не останешься. Все просто. Идешь в библиотеку и читаешь пару книг про вечных диссидентов, борцов с режимом. Их славную биографию. Потом пишешь — в Нижнем Задове живет Петр Ильич, который с 15 лет мыкался по лагерям. Первый срок получил за распространение нелегальной литературы. Главное, чтоб никакого криминала. Потом выступал за свободный выезд евреев за рубеж. Высшее гражданское мужество — славянский парень, а вот так… Потом пишешь — в бывшем колхозе Носки Ильича живет Марья Ивановна. Была трижды изнасилована злыми кгбистами. Но не утратила веру в человечество, уверовала и до конца жизни помогала обездоленным. Вариант мамки Терезы, только местного уровня, понимаешь? С твоим истфаком тебе все равно ничего не светит, а воровать надо уметь.
— Теперь еще — обязательно про чудесные исцеления. Про хилеров, экстрасенсов, божественно просветленных — это вечная тема. Ну, тут вообще все просто. Главное — побольше чудес.
Особенно мы любили вечера. Своя компашка — 5-6 человек. Ну и Василий, разумеется, солирует. Самый лучший период жизни. Первая работа, опять же он пристроил. Сторож на складе, где все уже украдено до нас, сутки — через трое. Что еще надо студенту? Немного водки с травкой, чтобы наутро голова не болела, все понимающие женщины предбальзаковского возраста, которых не надо уламывать и которые все и так, знают и умеют. Ну, это — безусловная заслуга Василия. Но было и что-то еще. Это те самые дворовые университеты, которые запоминаются навсегда и без всякого напряга.
— Бабы, в сущности, побочная ветвь эволюции. Но это можно было терпеть, пока они сидели тихо. А с 19 века, когда началась вся эта эмансипация, — мировая история — бесконечная хроника пикирующего бомбардировщика. И ты, как историк, хренов, должен это понимать. Выхода, в принципе, нет. Наши бабы — это вообще абзац. Хуже нету — наглые, жадные, завистливые и даже как для баб излишне тупые. Классические …ляди в худшем смысле этого слова.
О чем бы Василий ни говорил, но тема о бабах — это как Государственный Гимн, в обязательном порядке.
Мы взрослели, он старел. Вместе с этим его скепсис только возрастал, да и события в стране этому способствовали. Он стал более скрытым, часто куда-то пропадал с какими-то бумагами, активно изучал компьютер — начиналась «Интернетная эра». Потом несколько раз ездил надолго в столицу. Отделывался шуточками:
— Всему п…ц. Культурный город, ага. Я был на постановке Камю — «Калигула». Все ж таки, моя тема. И что? Бум, бах, трах. Ходят какие-то люди по сцене с голыми задницами. Свет мигает, дымы, шумы. И что? Режиссер — гений, кто не понял — тот быдло. Ну все ясно… И молодой же мужик, режиссер. Вроде должен быть незашоренный. Все плохо. После спектакля я подошел — у них там типа светская беседа со зрителями на круглом диване. Говорю:
— Monsieur, vous avez perverti l’id;e d’un classique. Vous se pervertir! (Сударь, вы извратили идею классика. Вы сам извращенец! (фр.)
— Ну он на меня глазами лупит. Бла-бла. А вы кто? Ну, а я ему уже чисто по-нашенски — про коня и пальто. Беда, в общем. Гнить здесь можно еще довольно долго, но жить уже нельзя в принципе. Но ничего. С одной бабой там пересекся. Под полтинник. Вы еще пока этого не понимаете. Самый смак. В этом возрасте уже как на вредной работе — год за три. Все надо успеть. Говорю ей, про общее падение нравов, про отдушину, которой нет. А она на меня уже в театре готова была залезть. Говорит:
— Вот у меня дома в записи есть классическая постановка, не хотите посмотреть-сравнить. А я говорю:
— Конечно, а как же…Утром пирожочки-булочки свежие. Опять же, кучу денег за жилье сэкономил.
…Открылось все как-то сразу, буднично, без особых изысков. Он пригласил меня к себе домой и сказал, что получил документы на выезд в Канаду. Я в первый раз у него дома был. Его родители — как тени. Я тогда еще удивился, что в этой семье мог вырасти такой человек. Он очень сильно суетился. Очень не похоже себя вел. Мы что-то выпили, а потом он вынес коробку с медалями и сунул мне:
— Вот, что от деда осталось. С собой забирать не хочу и не могу. Это твой загашник. В случае чего. На документы, юристов-адвокатов хватит. Особо ценного ничего нет… Вот «Красной звезды»… В случае чего, продавай в последнюю очередь. Или продавай сразу все. Больше все равно ничего нет.
Я должен был что-то сказать, но только спросил:
— А как ты там будешь, один? Вся жизнь здесь. Ты ж уже не очень молодой.
Он на меня посмотрел, а потом рассмеялся:
— Запомни, ностальгию придумали коммунисты, еще давно, чтобы оправдать отсутствие туалетной бумаги в советских магазинах.
Его отъезд — сплошной туман. Все выпили тогда немало. Следующие несколько лет — тоже как в тумане: какие-то абрисы, а все равно непонятно.
Интернет — великое изобретение человечества. Он начал активно им пользоваться. Писал сначала много и регулярно. Устроился работать в какую-то компьютерную фирму, я толком и не понял, что он там делал. Потом умер его отец. Он попросил, чтобы я сходил на похороны. Я сходил — отписался: зарыли — выпили. Мне кажется, что его такой мой ответ удовлетворил. Сам он приезжать и не собирался. Потом по тону писем мне стало казаться, что он сильно изменился. Стал более пресным что ли, предсказуемым. Я списывал это на возраст. Писал, что ездил в Лас-Вегас вместе с женой! — какой-то подарок от фирмы и что они ждут ребенка. Правда, про жену ничего не написал. Фото тоже не слал. Мне похвалиться было особо нечем. Разве тем, что пока еще живой, и не состою на учете в наркодиспансере. Тем более что некоторых из нашей бывшей компании уже вынесли ногами вперед.
…Потом я получил эту информацию. Не знаю, наверное, он долго готовился и все планировал. Все официально и точно. Без сантиментов. Что так мол и так, пошагал Василий с крыши, а чего — не знаем. Наркотиков — алкоголя в крови не обнаружено. Еще что-то про тяжелую душевную травму, а какую — непонятно. Его мать после этого тоже недолго протянула, но я на похороны не ходил. Это не имело уже никакого значения.
… Еще несколько лет как в тумане. Мой возраст приблизился к возрасту того Василия. Мне даже хотелось рассуждать как он, но я гнал от себя такие мысли, — это попахивало плагиатом, а кроме того, у меня бы все равно ТАК не получилось. Собрать какую-то компанию тоже не получалось, все куда-то вечно ехали или спешили, те кто не ехали — только бухали, им вообще ничего не нужно было.
Потом настал тот самый пресловутый час Х. Бывает, ждешь-ждешь его, а тут все происходит само собой. Триггеры еще какие-то дармоеды-психологи повыдумывали. Я с того горя жениться думал. Типа, цель в жизни — дети и тому подобное. Какое-то осознанное существование, что-то вроде «как у всех», «обыкновенное человеческое счастье».
Лежали с одной, выпускницей гуманитарного факультета (Господи, что там с ними делают!) после утех. Планы даже строили. В сущности, ничего особенного и выдающегося. Я поднялся — закурил. Говорили-говорили. А потом она заявила:
— Только так, если по-серьезному, значит по-серьезному. Что-то надо делать. Ты давай, с завтрашнего дня прекращай в форточку курить, а то думаешь, пролетишь по жизни как фанера над Парижем и ни разу не вспотеешь? Так не бывает.
Я тогда сымитировал боли в животе, еле-еле ее на такси домой отправил, а утром пошел к знакомому с медалями Васиного деда. Зачем-то тогда сказал:
— Мораль в этой стране давно испарилась.
Он на меня посмотрел и так искренне удивился:
— А что она здесь когда-то была?
Мне было все равно куда ехать. Главное, чтобы реальней и проще выбраться. Чтобы денег на это все хватило. Сегодня, когда уже сижу на чемоданах, я понял, что откладывать некуда. Там я уже точно этого не напишу и не надо ТАМ этого. Я выбрасываю свои старые вещи на удачу, хотя и не верю в нее.
Мне очень сильно не хватает Василия, но главная мысль, которая успокаивает меня, что я могу с ним встретиться в любой момент, когда мне по-настоящему этого захочется.